Жизнь за грезы, или Околдованная женщина - [9]

Проанализировав эти события, против этого вопроса Гаврилы написала: «Обратитесь за ответом в Третье управление главка».

Таких ответов было много. Поэтому Гаврила, прочитав такие ответы, нахмурился и стал не похож даже сам на себя. Такое неприятное и морщинистое стало его лицо, оно приобрело какую-то серо-сине-багроватую окраску и было похоже на старую сморщенную жабу. Джине стало неприятно, даже противно смотреть на него, и она отвернулась.

А лицо Гаврилы покрылось капельками испарины и стало настолько безобразным и неприятным, что любой человек, увидевший его, испытал бы отвращение. Такой вид приобрел чиновник, прочитавший ответы Джины на его казуистические и провокационные вопросы.

Что можно сказать о человеке, который не может отличить черное от белого — он дальтоник, а чиновник, не отличающий того, что он должен делать, от того, что он делает, — политический дальтоник, а может быть, и даже больше — дальтоник, стремящийся погубить человека служебным вымогательством открыть тайну и тем самым поставить человека под удар. Обвинить его в разглашении тайны.

Отпустив Джину до завтрашнего утра, он продолжал думать и искать какой-нибудь крючок, за который бы можно было зацепиться и обвинить ее в неблаговидных делах. Уж очень не понравился чиновнику быстрый взлет Джины по служебной лестнице. Именно взлет, и без вмешательства его — чиновника-кадровика — этого бездушного и желчного человека.

* * *

Как ни готовили Джину к тому, что ее может ожидать в тюремной камере и что она может там встретить, — при входе в тюремное здание и виде суровых и, по ее понятиям, абсолютно бесчувственных охранников она содрогнулась. Лязг металлических дверей и громкое щелканье замков вызвали у Джины чувство обреченности, а бесцеремонное позвякивание ключами охранников вывело ее из равновесия. Она чуть не потеряла сознание. Но она крепилась, понимая, что работает по своей профессии и ей, как профессионалу, полезно будет испить и эту чашу сложностей, в которых приходится работать. Джина крепилась, но, попав в душную, затхлую и совершенно неуютную камеру, у нее помутилось в глазах, когда с лязгом и стуком закрылась за нею на замок дверь, она еле удержалась на ногах. Спасло ее то, что она успела сесть на указанный ей охранником неудобный и почему-то скрипучий топчан. Несколько минут она сидела и не понимала, что же с нею происходит? Она даже забыла причину, почему она здесь, в камере под замком. Она вспомнила, что она уже много часов не Джина, а Фердэнэ. «Как же это я выпустила это из виду?» — подумала Джина-Фердэнэ, и ей стало легче. Она будто вдохнула порцию исцеляющего воздуха и сразу почувствовала то, что должен чувствовать человек, посланный на выполнение очень трудной и доселе неизвестной работы. «Надо крепиться, — возникло в ее мыслях — и не распускать нюни! Крепись, Джина! Ты ведь теперь Фердэнэ».

Мало-помалу Джина-Фердэнэ начала осваиваться с обстановкой, с теми условиями, в которые она попала.

Она, как испуганный котенок, попавший в стаю собак, забилась в угол, на теперь уже «своем» тюремном топчане, и тихо сидела. Ее глаза горели каким-то непонятным страхом первоначального испуга, бегали, вернее, осматривали все и по всем углам камеры. В камере было еще три женщины по возрасту старше Джины. Пока они сидели каждая на своем топчане, таком же, как и у Джины, и думали каждая о чем-то своем. По всему было видно, что они опытные заключенные, хорошо знакомые с тюремными условиями и тюремными законами. Но они пока что никак не реагировали на появление новой сокамерницы. Видимо, еще не пришло время, когда надо будет начать разговор с «новенькой».

Джина, хотя и пришла в себя и собиралась с силами, но еще не приобрела той формы, того состояния души, когда она способна будет отвечать на все любопытства сокамерниц. Она еще не обрела той уверенности и артистичности, которые позволили бы ей говорить с опытными сокамерницами на равных. Ей еще чего-то недоставало. Но она и сама не знала чего? Она внимательно, но незаметно осматривала сокамерниц и пыталась определить: какая же из них та, которая ей нужна? Именно это сейчас и нужно было Джине-Фердэнэ. Нельзя ошибиться! Ошибка может оказать плохую услугу. Но как поступить? Что надо сделать, чтобы не совершить ошибку? Ошибка может очень дорого стоить!

Так, забившись в угол, думала и мысленно рассуждала Джина. От этих мыслей и оттого, что не приходят к ней в эти минуты те мысли, которые помогли бы ей разгадать эту тайну, у нее закружилась голова, и она почувствовала себя так плохо, что ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не впасть в бессознание. В бессознательном состоянии можно что-то сказать не то, что надо, и загубить дело. А это очень опасно.

Но в это самое время одна из сокамерниц поднялась со своего топчана, подошла к Джине, положила на ее плечо свою тяжелую и не совсем приятную руку и тихо сказала:

— Фердэнэ! Как же ты сюда попала? Видимо, допустила оплошность! Ошиблась. Поверила.... Но ты же была неподкупной, ты никому не доверяла. А где-то допустила промах и сгорела. В наших делах промах недопустим. Он очень дорогого стоит! Тебя подставили или сама промахнулась?