Жизнь вопреки - [23]

Однако жизнь продолжалась. Времена менялись. После Брежнева эта внутриполитическая вибрация усилилась, Андропов, увы, ненадолго, а затем Черненко, тоже ненадолго. А это был шанс для Советского Союза. В своей беседе с Николаем Рыжковым, а он был выдвиженцем Андропова, я задал ему вопрос: «Если судьбой Бог распорядился бы иначе, и Юрий Владимирович так скоро не ушёл бы из жизни, по какому пути пошла бы страна?» (Тем более что одной из первых фраз, произнесённых Андроповым после избрания его генеральным секретарем ЦК КПСС, были слова: «Нам предстоит разобраться, в каком государстве мы живём».) Николай Иванович ответил: «Этот вопрос до сих пор не оставляет меня в покое. Я думаю, мы бы избрали китайский путь».

Но судьба распорядилась иначе. К власти пришел М. С. Горбачёв. Тоже, кстати, ставленник Андропова. Так что прозорливость Юрия Владимировича надо ценить, но не следует её преувеличивать.

Задаю себе вопрос: на какой бы станции этого китайского пути, предположительно «предсказанного» Андроповым, сошёл бы Михаил Сергеевич? И все эти борения вертелись вокруг нас, и мы не всегда понимали, что мы не свидетели этих борений. Мы – их участники, а потому, порой, и жертвы его. И, видимо, по той же причине. Однако жизнь продолжалась, времена менялись, и надо было не только понять время, но…

Любой материал, оказавшийся на моём редакторском столе, я читал не глазами редактора, а глазами цензора, помечая в материалах «минные поля», способные взорвать унылое спокойствие. Солодин, одна из ключевых фигур в главной цензуре того времени, как-то сказал мне: «Читая ваш журнал, я поймал себя на мысли – чем интереснее, тем опаснее». На что я ему ответил: «Правду всегда говорить непросто, потому что она – правда».

Двигаясь по жизни, проживая время настоящее, тебе не даёт покоя время прошлое, потому что человек так устроен и приговорён сравнивать – что приобрёл, а что потерял. И творящие перемены должны знать, что память у перемен порой неблагодарная и жестокая, но виновата в этом не память, а несправедливость перемен.

Семидесятые и начало восьмидесятых были временами устойчивого авторитета литературы. Достаточно назвать имена прозаиков: Виктор Астафьев, Федор Абрамов, Василий Белов, Даниил Гранин. Поэтов: Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Юнна Мориц, Лариса Тараканова, Андрей Дементьев… всех не перечислить.

А равно авторитет Союза писателей был значим. Оглядываясь сегодня вокруг себя: вроде и здание ещё стоит, и рестораны работают, а союзов нет и поныне. И ответ простой – чего вы хотите, страна рушилась, нет больше Советского Союза. Согласен.

Но Россия осталась. Она и прежде была оплотом писательского союза страны Советов, а писательского сообщества сплочённого и значимого, что было ранее, нет. «Революция» девяностых сделала своё дело, превратило писательское сообщество в руины.

И когда сегодня в стране проходит Год литературы, я не припомню чего-то подобного в прошлые годы. Спросите – почему? Отвечу. Литература, как и литературное сообщество, а говоря конкретнее, Союз писателей, были значимы, как и сверхзначимы: были издательства, книжные магазины, по сути, литературные оплоты. Тогда и год специальный был не нужен, потому как это присутствовало в жизни каждый день.

Иное ныне. Страна, как никогда, нуждается в единении, сплочении; так как продуктивное сотрудничество с Западом ушло с невероятной скоростью в прошлое и превратилось в свою противоположность – противостояние и неприятие России. Это лишь подтверждает масштаб обмана, которым мы были заражены, нашим почитанием и уважением Запада.

Но одно осталось очевидным – нет лучше механизма, сближающего народы, нежели культура, – так было во все времена. Утратить этот ресурс мы не имеем права. И когда страницы «Литературной газеты» заполнены вопросами к читателю «чего вы ждёте от года литературы» – это не есть случайность или авторская придумка газеты. Есть желание вовлечь в этот процесс единение общества, и ответы на этот вопрос должны быть не умолёнными и благодарными за объявленный год, а жёсткими и реальными, ибо ожидания значимы только тогда, когда есть понимание утраченного.

Первая реорганизация, а точнее создание, – назовём как угодно – обновлённого Союза писателей России, пресекающего раз и навсегда раскол, порождённый внутренними стычками вокруг остатков собственности Союза писателей СССР.

Должна быть всероссийская программа развития и поддержки литературы. Писатель – это профессия, и как всякая профессия – это примат существования человека, обладающего этой профессией. Недопустимо, когда книги издаются в стране с населением в 145 миллионов издевательски крошечными тиражами: одна тысяча экземпляров, максимум три – пять тысяч.

В советское время было некое правило: первая книга издавалась тиражом 50 000 экземпляров, а последующие – 100 000. Естественно, не «пустышки», а книги значимые. Так и авторские требования к писателям были иными. Оплата за писательский труд стала нищенской. За книгу тиражом в три тысячи, причём книги объёмной, которую писатель творил как минимум три года, он получает сто тридцать тысяч рублей.