Жизнь в эпоху перемен (1917–2017) - [23]

— Хорошо, — спокойно ответил я. — Через неделю представлю вам мои предложения.

Косушкин ошалело уставился на меня. Видно, привык в тяжелой этой жизни добиваться всего руганью — а тут вдруг человек отвечает вежливо и толково. Непривычно.

Удивительный был тип. Рассказывали про него такое: на обед разогрела ему жена щей, налила. Не ест. И молчит. «Что с тобой, Сеня?» — молчит. Потом резко встал, шваркнув дверью, ушел, не сказав ни слова! Оказалось — она ложку ему забыла положить!.. Вот такой директор. Зная случай с женой, я, уже еле сдерживая смех, на него смотрел, когда он «лютовать» начинал…

Косушкин дал мне записку к коменданту, тот — другой совсем человек, веселый, рубаха-парень оказался, про всех рассказал. Сообщил, что тут молодая красавица приехала работать, кстати, дочь академика Мосолова. Я пока как-то не среагировал — больше меня предстоящая работа занимала.

Территория станции мне понравилась — в отличие от самой Казани, которую я увидел мельком и она показалась мне убогой (ну после Ленинграда — еще бы!). А селекционная станция — это бывшая архиерейская дача, все ухожено — аллеи, пруды…

И само здание дачи, в котором мне комната была отведена, очень понравилось: никогда еще в таком роскошном доме не жил. Поднялся по широкой лестнице на второй этаж, открыл комнату — сводчатый потолок, весь расписанный узорами. В комнате было две кровати, я лег на одну из них, и вдруг пришла мысль: надо бы жениться, а то вдруг подселят кого-нибудь! — вот с такой смешной мысли моя семейная жизнь закрутилась. И вскоре женился — встретил в столовой ту самую красавицу, про которую комендант говорил, дочь академика Мосолова, — подошел, познакомился, вместе посмеялись, обсуждая Косушкина. Записались и даже свадьбу сыграть не успели — посевная была!

Просо еще казаки любили, брали с собой в поход: из горсточки получается целый горшок сытной каши, да к тому же еще и румяной!

И тут же, во время посевной, я чуть было не сел в тюрьму! Высеял я первый мешок, засыпал в сеялку второй. Конная сеялка (две лошади тащат) едет вдоль борозд и высыпает просо кучками, через определенный промежуток. Засыпал третий мешок, за ним четвертый. Сам ехал на сеялке, за ее работой следил. Засеял все поле, которое мне под просо было отведено. Солнышко теплое светит, голову пригревает, жаворонок заливается над полем. Полное счастье!

Вдруг навстречу мне по дороге катит Краюшкин на высоком тарантасе.

— Тпррру!

Остановился и с высоты ко мне обращается:

— Засеял?

— Засеял.

— Всё?

— Всё.

— А почему же тогда в сарае у тебя еще мешок посевного материала остался? Для личных нужд сэкономил? Или с целью вредительства? Разберемся!

Пришли мы с женой Алевтиной в семенной сарай — а там уже два милиционера сидят, оставшийся мешок охраняют.

Косушкин появляется.

— Ничего! Скоро приедет следователь, он разберется.

Стали мы думать с Алевтиной, как же так вышло. Она сильная, собранная, а в минуту опасности даже веселая была — частушки хулиганские пела… хотя и дочь вице-президента Академии сельхознаук.

Подумали с ней — и поняли, в чем опасность. Ящички сеялки открываются от поворота колеса, а после дождя по мокрой колее колесо иногда скользит и не вертится, и ссыпной ящик не открывает. Неужели пропуски были? Но я же следил за колесом, глаз не сводил — оно железное, высокое, спицы мелькали. Вроде не так скользко уж было — дождь шел ночью, и не сильный… Но вот приедет следователь сейчас… Они дождем не интересуются, вредительство ищут!

Меня вызвали к Косушкину. Алевтина со мной пошла. Рядом с Косушкиным сидит следователь. Рябой, хмурый, хотя довольно еще молодой. Почему-то с некоторым изумлением на Алевтину посмотрел. Она тоже как-то вздрогнула. Что такое?

— Объясните, как это получилось? — он спросил.

Я довольно связно изложил, что прокручивания колеса, а значит, и перебоев в работе сеялки не наблюдалось — внимательно следил. Мы с Алевтиной речь заранее отрепетировали.

— Идите. Я разберусь.

Вечером мне Алевтина сказала:

— Пойдем к нему. Я знаю, где он остановился. Он у отца аспирантом был. Потом его призвали в НКВД. Поговорим — он мужик неплохой.

— Нет. Я работаю честно — меня не в чем винить!

— Дурак!

Но была надежда у меня — раз человек работал в сельском хозяйстве, должен же понимать и сочувствовать, а не головы рубить!

Заснули, а чуть проснулись — сразу в контору пошли, следователь там остановился. Стучали — не открывает. Волновались, не скрою. Но тут секретарша Косушкина, Веселая Маня ее звали, подошла…

— Все! — говорит. — Богу молитесь! Проверяющий честный попался. До самой темноты по колее ползал, зерна считал. И вот заключение написал: «Высев зерна соответствует норме».

— Где же он? — Алевтина обрадовалась. — Надо хоть спасибо ему сказать!

— Уехал уже.

И взошло просо! Довольно пестрая картина передо мной открылась. Разные метелки проса очень отличаются, по виду и цвету зерна. Просто разнобой какой-то! И ярко-красные зерна, и желтые, и черные, и оранжевые, и бежевые. Есть и пестрые, и полосатые: красное на белом, серое на белом. Зерна проса очень мелкие, но цвет так и бьет в глаза! Отличаются также и по размеру, и форме — шаровидные, продолговатые. Разгулялась природа! Или это люди так зерна перемешали в свое время? По небрежности? Или почему-то так надо? И вот теперь эту загадку, уходящую корнями в столетия или даже в тысячелетия, я должен разгадать! Зерна перебирал пинцетом, думал. Алевтина обижалась порой: «Ты хоть слышишь меня? Я тебе жуткие вещи рассказываю, а ты все — „Прэлестно! Прэлестно!“ Что прелестного-то?!». — «Да-да! — отвечаю. — …Сейчас!»