Жизнь в эпоху перемен (1917–2017) - [22]

Приехали мы в Батум. Поразили меня там грузинские домики на крутых склонах. Оттуда доехал я до Тбилиси. Горы до неба, и что еще больше меня поразило — тоннели в них. Все может человек! От Тбилиси я, с приключениями, добрался до нашей селекционной станции Ганджа — уже далеко в Кавказских горах, посередине между Черным морем и Каспийским, на границе Грузии и Азербайджана. Вот в какую даль меня занесло — благодаря науке!

Стал я работать на этой станции — ходил, присматривался к посевам пшеницы, измерял длину колоса и стебля, записывал: совсем другая она тут вырастала, чем у нас. Но нам-то надо вырастить такую, чтобы у нас стояла, под северным ветром и дождем.

И однажды утром вдруг прямо к краю поля подъезжает виллис, знаменитый, вавиловский — больше ни у кого тогда такого не видел. Неужели, думаю, Николай Иванович ко мне приехал? Выходит щеголеватый шофер Николая Ивановича, в кожаной куртке, шлеме, в очках. Оказалось, Вавилов на две недели уехал с научными целями в Англию, но, чтобы машина зря не простаивала, предоставил ее мне. Значит — верил, что я что-то могу. Задание: объехать все Закавказье по указанному маршруту, разыскать, зафиксировать и собрать в посевах культурной пшеницы экземпляры дикого предка под названием «тритикум персикум». Замечателен он тем, что не болеет ни одной из болезней, присущих культурной пшенице, поэтому может быть полезен в проводимых мной скрещиваниях. И я поехал! Одно из самых счастливых моих путешествий! Сказочная природа: горы, водопады, пальмы, а главное — интереснейшая работа, к которой я так стремился. Повезло? Но при этом и самому что-то делать надо. Иначе все везение будет сводиться к тому, что, с печки спрыгивая, будешь ногами прямо в валенки попадать.

А вообще-то не такая легкая поездка была. На горных тропах не очень понятно было — тебя машина несет или ты ее.

Помню, как-то однажды совсем дорога иссякла, сузилась. И дальше — скала выступает. Идет местный человек. Водитель спрашивает: «Дальше дорога есть?» Тот радостно отвечает: «Е-есть!» Я в нетерпении говорю: «Такпоехали!»… К счастью, водитель более осмотрительный оказался. Говорит прохожему: «Или — нет?» Тот так же радостно отвечает: «Не-ет!» Оказалось — он по-русски вообще не знал, но как гостеприимный хозяин повторял последнее слово для поддержания беседы. Пришлось возвращаться.

Спустились все же в Азербайджан. Евлах, Закаталы. Помню, приехали мы а Закатальский заповедник. Проезд туда был запрещен — но когда там узнали, чья машина, сразу пропустили. Вот так! Вавилова тогда вся страна знала — член ВЦИК, Всесоюзного Центрального Исполнительного комитета!

В Закаталах давно, еще каким-то князем, были посажены многорядовые аллеи грецкого ореха… Вот уж где, первый раз в жизни, я грецкого ореха поел всласть. Вкусный, маслянистый и похож, заметил я, на человеческий мозг… Но — это так. Главное — что я везде отыскивал в посевах пшеницы наш неказистый тритикум персикум. Уже глаз набил — сразу выхватывал. Шофер, помню, поражался такой быстроте. «Ну понятно, — сказал. — Николай Иванович кого попало не пошлет!» Очень мне это было приятно слышать.

Потом привез он меня обратно в Ганджу, и мы дружески расстались. И он повез Николаю Ивановичу собранную коллекцию тритикум — к каждому пучку была привязана бирка — собрана на такой-то высоте, возле такой-то деревни, и стоял очередной номер. Пополнили знаменитую вавиловскую коллекию, в которой было более четырехсот тысяч видов растений! Тут как раз вернулся директор селекстанции Якубцинер, и мы стали с ним изучать результаты скрещивания пшеницы с дичками.

На защите диссертации он был моим оппонентом. Новый сорт за годы аспирантуры я вывести не успел, но материал по гибридизации собрал огромный — и Вавилов сказал, что материала этого для защиты кандидатской более чем достаточно. Защитился отлично.

Отмечали в «Астории» — как раз наискосок от ВИРа, через Исаакиевскую площадь. Вавилов не только учил нас работать — но еще и жить по высшему разряду. И когда мы с ним в день защиты, разгоряченные, вышли из ресторана в сквер проветриться, я стал говорить Вавилову, что через три года на селекционной станции в Казани, куда направили меня, я выведу новый сорт. Вавилов, смеясь, говорил мне, что так быстро это мало кому удавалось. А я смог!

Оказалось, что я видел тогда Вавилова в последний раз — веселого, отлично одетого, уверенного в себе!

Глава десятая. Казань (1938–1941)

Снова открываю папку отца, разбираю его острый, лихорадочный почерк….На казанской селекционной станции директор Косушкин (живая мумия!) встретил меня холодно. Может (теперь понимаю я), из-за того, что он, директор станции, не был кандидатом наук — а тут приехал такой! Может быть, действительно — теперь понимаю — казался я ему этакой «столичной штучкой». Отношения с людьми я тогда не умел выстраивать. И Косушкин сразу решил показать, кто главный, и заявил:

— Вы будете заниматься У МЕНЯ селекцией проса!

— Но я защищался по селекции ржи!

— А У МЕНЯ вы будете заниматься селекцией проса!

И ведь угадал! В жизни так бывает. Именно с селекцией проса меня ждал успех. Я этого еще не знал, но решил не спорить. Улучшая растения, надо улучшать и себя, если не будет гармонии — ничего не получится! — такая вдруг пришла мысль.