Жизнь - [7]

Рядом со старухой, свернувшись калачиком, подогнув худенькие ноги, спал Митяшка.

Доброполов и Бойко с любопытством разглядывали женщину — всю эту странную маленькую семью, которую сама смерть не могла оторвать от родной, потом политой земли…

Аксинья Ивановна доверчиво смотрела на гостей. Особенно поразили Доброполова ее глаза: глубокие и ласково проникающие в душу, они словно освещали бледное измученное лицо изнутри. Ее волосы нежного, золотисто-ржаного цвета, — были уложены на красивой голове двумя туго сплетенными жгутами.

Аксинья Ивановна и к самом деле была очень миловидна, но Пуговкин явно преувеличил ее достоинства, назвав ее раскрасавицей и лебедем, — об этом подумал Доброполов и улыбнулся. Аксинья Ивановна была худа, на вид ей было около тридцати, на лбу и вокруг глаз уже сгущались первые следы увядания — мелкие морщинки, — а тонкие, огрубелые в работе руки и опущенные плечи говорили о многих лишениях, перенесенных в немецком плену. И все же здесь она казалась красивой. Живучая красота ее, обескровленная невзгодами войны, казалась в сырой сумрачной яме, в ста метрах от вражеской линии, неожиданной, как яркий свет среди тьмы. И Доброполову вновь вспомнились мальвы, чудом уцелевшие под окном разбитого домика…

— Здравствуй, хозяюшка, — приветливо поздоровался он. — Вот как ты устроилась. Дай-ка водички попить…

Он вытер пот со лба, поправил портупею и полевую сумку. После часового ползания на животе с затаенным дыханием ему было особенно приятно разговаривать полным голосом.

Аксинья Ивановна живо соскользнула с постели, ковшиком зачерпнула в кадке воды, подала… Движения у нее был легкие и плавные.

Бойко лукаво взглянув на Доброполова, как бы спрашивая: «Ну, что — какова!»

Володя Богатов, сидя на краю ящика, продолжал щекотать ягненка, называя его мохнатым чертенком…

— Митяшка спит уже? — спросил Доброполов таким голосом, словно спрашивал о своем сыне.

Лицо Аксиньи Ивановны засияло от радостного изумления.

— Митяшка? А вы откуда же знаете Митяшку мово, товарищ командир?

— Как не знать, Аксинья Ивановна? Мы всех вас знаем. Картошку не бегала нынче копать? — подмигнул Доброполов и засмеялся.

— Ой матушки! — всплеснула руками женщина. — Да как же ее теперь копать, картошку-то? Неужели вы и это видели?

— Все видел. И как немцы на тебя не меньше полсотни мин истратили — тоже видел…

— Так это вы тот… тот товарищ командир, — смутилась Аксинья Ивановна и зарумянилась до самых ушей. — Спасибо вам… за подарок, — чуть слышно произнесла она.

Здесь вдруг произошло нечто неожиданное. С нар послышался какой-то хриплый шум, словно кто начал раздувать прорванные меха. Живой труп зашевелился, и Доброполов сумел разобрать только четыре слова.

— Спаси… от… Осподь… Красную Ар… армию, — прохрипела старуха и снова затихла.

Все переглянулись. Володя Богатов, оставив ягненка, уставился на нары вытаращенными глазами. Бойко принялся старательно вертеть папироску. Молчание нарушил Володя, — может быть, затем, чтобы притушить собственное волнение.

— Хозяюшка, а чем вы этого маленького дьяволенка кормите? — громко спросил он. — Ему безотказно молочка требуется, а мамаши его я здесь не вижу.

— Мы пойло ему готовим из теплой водички и мучицы. Для него и бережем, тратим по горсточке. Немцы-то овечку сожрали и еще двоих ягненочков, а этого мы сберегли, — ласково объяснила Аксинья Ивановна. — Садитесь, товарищи командиры, я бы вам чайку скипятила, у нас тут и печка-чугунка приспособлена, да бойцы запретили огонь разводить. Стреляет, змей проклятый. У самой погребушки две мины положил…

— Не попадет, Аксинья Ивановна, не бойсь, никогда не попадет, — весело сказал Бойко, игриво посматривая на женщину и подкручивая пушистые усики. — Мы вокруг вашего блиндажа заколдованную черту провели. От нее снаряды, как мячи, будут отскакивать.

Аксинья Ивановна засмеялась слабым грудным смехом. На ее порозовевших щеках обнаружились ямочки, отчего помолодевшее лицо ее стало еще более привлекательным. Она все больше нравилась Доброполову.

— Вы, Аксинья Ивановна, насчет чая не беспокойтесь, — остановил он ее. — Пожалуй, нынче нам чаек распивать будет некогда. Уж как-нибудь в другой раз. — Доброполов взглянул на часы. До начала переправы оставался ровно час. Это время казалось теперь ему очень ценным. Аксинья Ивановна все ласковее и внимательнее поглядывала на него, и от этого взгляда на сердце его просыпалось полузабытое чувство, иссякшее за время боев и тяжелых походов.

«Что это — никак повеяло семейным теплом?» — подумал он.

С затаенным вниманием он стал следить за движениями женщины, за мягкими линиями ее тела, вслушиваться в ее приятный голос, ловить ее ласковые взгляды. То счастливые и радостные, то мрачные и скорбные воспоминания закружились в его сознании — воспоминания о жизни, которую он оставил за порогом войны.

Ему вспомнилась женщина, самая близкая из всех, каких он знал. Она прошла с ним лучшую пору его жизни, делила с ним счастье и горе, помогала в работе, радовалась его успехам. Она подарила ему сына, и это было самое драгоценное из того, что она могла ему дать. Но вот надвинулась военная гроза, и он потерял ее…