«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» - [281]

С. 436За все время своего брака с Шилейко… ни на литературных вечерах. – В этот период Ахматова действительно вела почти затворническую жизнь, если не считать Пушкинских торжеств, а также вечера издательства “Петрополис” 11 июля 1921 г. (212, с. 120), о чем, например, с удивлением сообщал Г. Чулков в письме к Н. Чулковой от 12 августа 1920 г.: “Она, по рассказам, в каком-то странном заточении у Шилейко” (402, с. 136).

С. 436Принесли мы Смоленской Заступнице… – Александра, лебедя чистого… – Без ошибок цитируется финал стихотворения Ахматовой 1921 г.:

А Смоленская нынче именинница,

Синий ладан над травою стелется

И струится пенье панихидное,

Не печальное нынче, а светлое.

И приводят румяные вдовушки

На кладбище мальчиков и девочек

Поглядеть на могилы отцовские,

А кладбище – роща соловьиная,

От сиянья солнечного замерло.

Принесли мы Смоленской заступнице,

Принесли Пресвятой Богородице

На руках во гробе серебряном

Наше солнце, в муке погасшее, —

Александра, лебедя чистого.

(23, с. 198)

С. 436–437Панихида по Гумилеве в часовне на Невском. – …а она – Ахматова. – По-видимому, О. ошиблась – панихида состоялась в Казанском соборе в начале сентября 1921 г. Сравните в мемуарах В. Лурье: “Студисты Гумилева заказали в Казанском соборе на Невском панихиду по рабу Божьему Николаю. Фамилии Гумилева, разумеется, произносить было нельзя. В день панихиды я случайно встретила на улице Анну Ахматову и, конечно, попросила ее прийти на панихиду, она пообещала прийти и пришла” (137, с. 193), в записях П. Лукницкого об Ахматовой: “Говорила по телефону с Алянским, который сказал о панихиде в Казанском соборе («Казанский собор»… я поняла). Была на панихиде и видела там Анну Николаевну, Лозинского, были Георгий Иванов, Оцуп, Адамович, Любовь Дмитриевна Блок была, и очень много народу вообще” (216, с. 53), а также в воспоминаниях О. Гильдебрандт-Арбениной:

“На панихиде (около Казанского собора, ведь не было тела) Ахматова стояла у стены, одна. Аня – посередине, с черной вуалеткой, плачущая. Я подошла и ее поцеловала. <…> Одоевцева (на улице) упрекнула меня за перчатки – я их, конечно, сняла. <…>

В другой раз Аня рассказала об Ахматовой. Будто та пришла к ней и сурово заявила: «Вам нечего плакать. Он не был способен на настоящую любовь, а тем более – к вам». Я рассердилась и сказала «Отбери у нее Лурье». (Лурье, бабник, ходил к Ане.)” (96, с. 462).

С. 437Еще одно из моих немногих воспоминаний об Ахматовой… в Доме искусств. – Этот вечер состоялся 21 октября 1921 г., но не в ДИСКе, а в Доме литераторов (212, с. 191).

С. 437С ее угловатых плеч спадает знаменитая ложноклассическая шаль… – Отсылка к стихотворению Мандельштама “Ахматова” (1914):

Вполоборота, о, печаль,

На равнодушных поглядела.

Спадая с плеч, окаменела

Ложноклассическая шаль.

Зловещий голос – горький хмель —

Души расковывает недра:

Так – негодующая Федра —

Стояла некогда Рашель.

(226, т. 1, с. 37)

В газетной публикации фрагментов НБН отсылка к Мандельштаму была еще более откровенной: “…с плеч ее спадала знаменитая «ложноклассическая шаль», воспетая Осипом Мандельштамом” (281, с. 7).

С. 437Да, Гумилев был прав, “назвать нельзя ее красивой”. — Отсылка к стихотворению Гумилева “Она” об Ахматовой:

Я знаю женщину: молчанье,

Усталость горькая от слов,

Живет в таинственном мерцаньи

Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно

Лишь медной музыке стиха,

Пред жизнью дольней и отрадной

Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,

Так странно плавен шаг ее,

Назвать нельзя ее красивой,

Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий

И смел, и горд – я к ней иду

Учиться мудрой сладкой боли

В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений

И держит молнии в руке,

И четки сны ее, как тени

На райском огненном песке.

(122, т. 1, с. 165)

С. 437Бесшумно ходили по дому… – Прими раба Твоего… – Без ошибок цитируется стихотворение Ахматовой 1914 г., вошедшее в ее книгу “Белая стая” (1917):

Бесшумно ходили по дому,

Не ждали уже ничего.

Меня привели к больному,

И я не узнала его.

Он сказал: “Теперь слава Богу”, —

И еще задумчивей стал.

“Давно мне пора в дорогу,

Я только тебя поджидал.

Так меня ты в бреду тревожишь,

Все слова твои берегу.

Скажи: ты простить не можешь?”

И я сказала: “Могу”.

Казалось, стены сияли

От пола до потолка.

На шелковом одеяле

Сухая лежала рука.

А закинутый профиль хищный

Стал так страшно тяжел и груб,

И было дыханья не слышно

У искусанных темных губ.

Но вдруг последняя сила

В синих глазах ожила:

“Хорошо, что ты отпустила,

Не всегда ты доброй была”.

И стало лицо моложе,

Я опять узнала его

И сказала: “Господи Боже,

Прими раба Твоего”.

(23, с. 128–129)

С. 437–438Пока не свалюсь под забором… – Ни роз, ни архангельских сил… – Без ошибок цитируются первая и третья строфы стихотворения Ахматовой, датированного 30 августа 1921 г.:

Пока не свалюсь под забором

И ветер меня не добьет,

Мечта о спасении скором

Меня, как проклятие, жжет.

Упрямая, жду, что случится,

Как в песне случится со мной, —

Уверенно в дверь постучится

И, прежний, веселый, дневной,

Войдет он и скажет: “Довольно,

Ты видишь, я тоже простил”, —

Не будет ни страшно, ни больно…

Ни роз, ни архангельских сил.

Затем и в беспамятстве смуты