Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [79]

«Наверное я не сидел бы здесь и не рассказывал бы Вам историю нашей большевистской революции, — говорил я, — если бы в Петрограде в октябре, до воцарения Ленина, рабочие устроили бы настоящую Варфоломееву ночь; они на каждом митинге определенно заявляли на необходимость перерезать всю буржуазию, включая в нее и трудовую интеллигенцию».

Бывшие министры-социалисты сдержали свое слово, и мой визит к сенатору остался в полной тайне, но они очень благодарили меня за мое сообщение. В конце я указал на цель моего посещения Бельгии и сообщил, что Ленин, убедившись в ошибках, сделанных введением в стране военного коммунизма, проводит теперь новую экономическую политику во всех отраслях промышленности и тем самым значительно улучшил условия жизни в городах, а также положение земледелия, предоставив крестьянам различные льготы, позволяющие им разрабатывать большие посевные площади и нанимать батраков. Я выразил убеждение, что если развитие промышленности и земледелия пойдет по намеченному Лениным пути, то страна скоро оправится от гражданской войны и начнется ее быстрое культурное развитие, — в особенности, если мы получим надлежащую помощь со стороны Европы.

Обо всем этом тогда можно было мечтать, так как никто не думал, что через очень короткое время руль управления страной уже не будет в руках Ленина.

Я должен напомнить, что летом 1922 года Вандервельде, вскоре после моего знакомства с ним, пришлось приехать в Москву, где происходил суд большевиков над социал-|вево-люционерами. В глазах большевиков эта партия являлась наиболее опасной, так как они считали, что социалисты-революционеры хотят вернуть страну к капиталистическому строю. Председателем суда был назначен Ю. Л. Пятаков, и суд вынес ужасный приговор: все главные обвиняемые были приговорены к смертной казни, которая только через много месяцев была заменена многолетним тюремным заключением. Вандервельде, присутствовавший на процессе, был возмущен порядками суда и не мог выдержать такого отношения к людям, вся вина которых заключалась только в различии их политических убеждений от убеждений большевиков; он уехал к себе домой и в заграничной прессе описал им виденное и слышанное на суде. Наверное, Пятаков в то время, когда громил социалистов-революционеров, ни на одну минуту не мог себе представить, что с ним его товарищи поступят еще хуже.

В Брюсселе мне удалось несколько раз повидать моего любимого ученика по Артиллерийской Академии, А. Ф. Дра-шусова, который после большевистской революции эмигрировал заграницу и очутился в Бельгии. Д. А. Пеняков, зная его, как моего ценного сотрудника по Химическому Комитету, взял его к себе на завод в качестве инженера. Драшусов был на редкость честным и исполнительным человеком, которому можно было доверить всякое серьезное дело. За свои успехи по химии, по моему предложению он был оставлен при Артиллерийской Академии инструктором и несомненно из него выработался бы очень хороший профессор химии. Я заметил в нем способность глубокого наблюдения за ходом химических реакций и ему удалось за короткое время работы в лаборатории открыть интересную реакцию превращения под влиянием щелочи и в присутствии ртути окиси азота в закись азота; протокольная заметка была помещена в Журнале Рус-кого Физико-Химического Общества (1913 или 1914 г.).

Во время войны вел. кн. Сергей Михайлович, просил меня рекомендовать ему исполнительного и преданного делу инженера для работы в его комиссии при Ставке. Когда я решил пожертвовать Драшусовым и отдал его великому князю, то последний не мог нахвалиться работой моего любимого ученика. В советской России у Драшусова остались жена и ребенок, и он просил меня похлопотать, чтобы им разрешили выехать в Бельгию. Я обещал, и несмотря на большие трудности выхлопотал для них разрешение покинуть СССР. Тогда были еще другие времена и нравы!

Собрав в Бельгии весь нужный материал относительно возможности получения помощи от бывших владельцев заводов в России, я отправился во Францию. Ехать пришлось мне одному, так как Л. Ф. Фокин не мог получить французской визы и принужден был вернуться в Англию.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ПЕРЕГОВОРЫ В ПАРИЖЕ

В Брюсселе мои знакомые промышленники рекомендовали мне остановиться в Париже в отеле Континенталь, куда они могли бы переслать некоторые нужные для меня бумаги и письма. Я так и сделал, хотя после раскаивался, что послушал их совета, так как это причинило мне не мало неприятностей. Во-первых, в отеле Континенталь (первоклассный отель), останавливаются все дипломаты и даже некоторые коронованные особы, а потому он всегда особенно на виду у полиции и министерства иностранных дел; во вторых, мой парижский адрес скоро узнали настроенные против меня круги Брюсселя, и дали знать кому надо, что я — член большевистского правительства и что за мной надо устроить сугубое наблюдение. Прошло не более двух дней после моего приезда в Париж, как я был вызван рано утром по телефону префектом полиции гор. Парижа; он спросил меня, я ли генерал Ипатьев, который приехал из Советской России, и, получив утвердительный ответ, приказал мне явиться в префектуру не позднее 9 часов утра, иначе я буду арестован. Конечно, мне ничего не оставалось делать, как исполнить приказание и дать в префектуре необходимые сведения о цели моего пребывания в Париже. Я получил от полиции разрешение на пребывание в Париже в течение двух недель с обязательством перед отбытием явиться снова в полицию.