Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [78]

Я не могу судить о том, было ли первое письмо написано им самостоятельно или же оно было инспирировано некоторыми его друзьями из белогвардейского лагеря. Мне думается, что последнее мое предположение имеет некоторое основание, так как эмигрантская печать, а также бельгийская пресса в конце моего пребывания в Брюсселе начала усиленную травлю против меня, спрашивая правительство, на каком основании оно допускает в’езд подобных господ, продавшихся большевикам и посланных для того, чтобы проповедывать идеи коммунизма. Поход против моего приезда принял такие формы, что правительству пришлось сделать официальное сообщение такого содержания: «проф. Ипатьев, бывший генерал царской службы, приехал в Бельгию по ходатайству тех бельгийских промышленников, которые имели предприятия в России и работали в течении войны под руководством ген. Ипатьева на оборону страны совместно с союзниками. Приезд Ипатьева был разрешен для того, чтобы найти пути для возобновления деятеле ности заводов на концессионных началах с советским правительством. Всякая другая деятельность ген. Ипатьева, направленная во вред нашей стране, повлечет за собою немедленное изгнание его и лиц, его сопровождающих».

Надо заметить, что в то время в Бельгии только что пало социалистическое министерство Вандервельде и вместо него был призван к власти консервативный кабинет. Как я узнал впоследствии, после моего от’езда было дано секретное предписание по минстерству иностранных дел о запрещении ген. Ипатьеву в’езда в Бельгию. Действительно, когда мне приходилось позднее проезжать через Бельгию во Францию, клерк в бельгийском консульстве в Берлине, прежде, чем дать мне транзитную визу, всегда спрашивал меня: вы тот ген. Ипатьев, кавалер Почетного Легиона, который в 1922 году приезжал в Бельгию? — и после моего утвердительного ответа прибавлял: «Вам в’езд в Бельгию запрещен, и если Вы останетесь хотя-бы на один день, то будете арестованы». Однако, несмотря на такое суровое запрещение, я в 1928 году летом по приглашению Д. А. Пенякова получил без всяких затруднений в’езд-ную визу и прогостил у него около недели.

Несмотря на последовавшее свидание с сыном и короткое об’яснение, мы расстались довольно холодно, так как отлично понимали, что наши убеждения сильно расходятся. Но зная его искренность и честность во всех поступках, я примирялся с этим фактом и любил его и как сына, и как благородного человека, заслуживающего полного уважения. Через 1% года мне пришлось увидаться с ним еще раз в его короткой жизни, но наш разговор носил уже совешенно другой характер. После окончания курса в Институте, он приехал в Прагу, где жил его дядя Н. И. Ипатьев, мой брат, которого он очень любил и уважал. Узнав случайно, что я в Берлине, он решил навестить меня секретным образом и узнать подробности о матери, сестре и брате. Я был очень рад этому свиданию, и мы провели вместе целый день. Он сообщил мне, что, обдумывая все мое положение в СССР, он пришел к убеждению, что я поступаю совершенно правильно, что перед такими людьми, как я, надо преклоняться, так как вся моя деятельность направлена на благо моей страны, что собственно и должен делать каждый гражданин, любящий свою страну. О дальнейшей судьбе моего сына Николая мне придется говорить впоследствии.

Во время моего пребывания в Брюсселе Д. А. Пеняков предложил мне посетить одного его хорошего знакомого, сенатора, и сделать маленькое сообщение о современном состоянии СССР перед членами ушедшего в отставку Бельгийского правительства, которое было возглавляемо Вандер-вельде. Я ответил Пенякову, что это предоставляется для меня очень опасным, так как одно лишнее мое слово может меня погубить по приезде домой. Пеняков уверил меня, что это собрание будет совершенно конспиративным, и я могу быть уверенным, что все присутствующие дадут мне свое честное слово, что они никому не скажут о том, что они услышат от меня; кроме того, я волен говорить только то, что я хочу, и умолчать о том, что я найду неудобным для сообщения. В пользу моего посещения меня подкупил рассказ Пенякова о том, что сенатор этот имел деловые сношения с Лениным (когда последний жил в Швейцарии) и взыскивал деньги с Ц. К. меньшевиков, когда произошел раскол социал-демократической партии. Деньги были взысканы и направлены Ленину, который послал сенатору благодарственное письмо (это письмо было мне показано сенатором, когда я был у него в гостях).

В назначенный вечер я с Пеняковым направились в дом сенатора, где уже собрались почти все члены ушедшего правительства вместе с Вандервельде. Так как последний плохо слышал, то меня посадили рядом с ним; с другой стороны сидел бывший министр торговли и промышленности (кажется, Вотерс), — весьма деловой человек, сделавший очень много для восстановления бельгийской промышленности после войны 1914 года. В течении трех часов мне пришлось отвечать на самые разнообразные вопросы по разным отраслям промышленности и экономической жизни страны, и коснуться краткой истории захвата власти большевиками. Я, конечно, оговорился, что никогда не занимался политикой и могу освещать факты с точки зрения обывателя, но в своих ответах, критикуя с деловой точки зрения действия советского правительства, я не мог не указать на то, что Ленин, поняв всю ситуацию страны и видя приближение полной анархии, с’умел околдовать народные массы, в особенности рабочих, многообещающими лозунгами и тем самым спас в то время страну от страшного террора, размеры которого не могло-бы нарисовать самое пылкое воображение.