Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [194]

Во Владивостоке пришлось прожить двое суток, так как пароход отходил в Японию два раза в неделю. Японский пароход, около 2000 тонн, был не особенно презентабелен и старой постройки; все каюты были переполнены, и мне едва-едва удалось получить место. В течение двух дней я осматривал город, замечательно красиво расположенный, с великолепным видом на море. Но большевистский режим наложил свою печать и на него, и повсюду чувствовалось, что жизнь в городе замерла, и его обитатели влачат жалкое существование. Продовольственное снабжение также находилось в печальном положении, и дороговизна была непомерная, совершенно не соответствующая заработной плате. Я столовался в гостиннице, в которой кухня была отдана в аренду китайцам, и они кормили довольно сносно, — по крайней мере, я не испортил желудок.

Местные учреждения народного хозяйства не преминули использовать меня для разрешения некоторых злободневных вопросов, и мне пришлось участвовать в заседаниях Совета Народного Хозяйства и примирять две враждовавшие партии. Главными вопросами в то время были — добыча иода <из золы морских водорослей и получение особого чая из морской капусты. Что касается получения иода, то один большевик, приехавший из Москвы с целью обревизовать постановку этого производства на Дальнем Востоке, настаивал на продолжении этого дела, между тем, как местные старожилы, знающие очень хорошо климатические условия, утверждали, что это производство будет очень убыточным, так как собирание водорослей возможно в течении сравнительно короткого времени года. Эти заседания тянулись часами. Раньше, чем высказать свое окончательное мнение, я просил дать мне срок, в течении месячного моего путешествия в Японию собрать материалы; на обратном пути в Москву я обещал обсудить вопрос снова и тогда уже решить его в ту или другую сторону.

Другой процесс — превращение собранной морской капусты в чай, сводился к более механическом производству, чем к химическому, но тем не менее мне предложили тоже высказать мое мнение по этому вопросу, слушание которого

было назначено на другой день. По окончании заседания по родному вопросу, ко мне подошел один гражданин и попросил разрешения зайти ко мне вечером на чашку чая и осветить мне вопрос о сборе морской капусты и превращения ее в чай, так как он давно занимается этим делом и выработал очень хороший способ приготовления особого сорта чая. Я согласился его принять и он явился вечером ко мне и принес мне в подарок образец чая из морской капусты.

Пришедший гражданин был лет около 50, малоросс из Полтавской губернии, бритый, нр с большими хохлацкими усами, крепко сложенный мужчина. Его наружность была скорее симпатичной и располагала к разговору. За чашкой чая он рассказал мне сначала, какие шаги были им предприняты, чтобы выработать метод приготовления этого продукта. Свой метод он продал Совету Народного Хозяйства, получив немного денег, но несмотря на то, что его метод используется и ныне, он не получает никакого гонорара. Он заявил мне, что без него СНХ не справится с этой задачей, и просил меня помочь ему или получить концессию, или быть приглашенным на активную ответственную работу по этому процессу. Я ему ответил, что вряд ли я могу помочь ему в этом деле, так как никого здесь не знаю и что я остаюсь здесь такое короткое время, в течении которого вряд-ли что можно сделать. Во всяком случае я на заседании обращу внимание собравшихся на его способ и попрошу высказаться. Наша беседа затянулась до позднего часа, так как я поинтересовался узнать, каким образом он попал с Украйны во Владивосток. Он рассказал мне, что до революции он был богатым человеком, владел хорошим имением, имел великолепных коней, но большевики разорили его до конца и, странствуя по Сибири во время Колчака, он добрался до Владивостока и теперь ему приходится влачить жалкое существование. Про меня он слышал еще во время войны и был удивлен, что я остался работать с большевиками. На мой вопрос, что же я должен был делать, когда воцарилась на Руси советская власть, он без промедления ответил мне:

«Конечно, уехать заграницу, где Вы с Вашим именем всегда могли бы найти роскошное место и жили бы не так, как в этой несчастной стране. Ведь Вы, наверно, не вернетесь из Японии, а поедете далее, вероятно, в Америку», — прибавил он под конец.

Выслушав эту речь, я пристально посмотрел в глаза своему собеседнику и некоторое время не мог дать ему ответа на его не только смелое, а скорее дерзкое предположение. Не агент ли из ГПУ, мелькнуло у меня в голове? Я не успел дать ответа, как мой гость, угадав мои мысли, весело проговорил:

«Сознайтесь, профессор, Вы, наверное, подумали, что я прислан к Вам от ГПУ, разузнать Ваши мысли и будущую программу Ваших действий?»

На это я дал ему понять, что мне бувально все равно, агент ли он ГПУ или нет, я буду говорить с ним только о деле, а на политические вопросы он не получит от меня никакого ответа.

На эти мои слова он ответил:

«Позвольте только одно добавить к тому, что Вы сказали: громаднейшему большинству русского народа будет совершенно безразлично, останетесь ли Вы в СССР или ГПУ выведет Вас в расход, как большинство вашего брата интеллигента, а благодарности за ваши труды ни от народа, ни от советского правительства Вы никогда не получите. Заграницей Вас будут наверное ценить по Вашему таланту и обеспечат Вас хорошими средствами для жизни полной комфорта и материальных удобств. А про меня не думайте, что я провокатор, так как Вам открыто говорю, что ненавижу коммунистов, так как с их приходом я потерял все, что я нажил себе упорным трудом».