Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [140]

Почти одновременно с увольнением Березовского в Управлении совершился скандал, — а именно помощник Начальника Управления «из ГПУ растратил около 10.000 рублей и был отдан под суд; вероятно, ему было подсказано самому отправиться к праотцам, так как он очень скоро покончил свои жизненные счеты.

В качестве управляющего делами Комитета я предложил Фишману назначить одного товарища (фамилии не помню), окончившего Химическую Школу, сочувствовавшего большевикам и исполнявшего должность в Химическом Управлении в одном из отделов. Фишман одобрил мой выбор, так как он доверял этому товарищу и на некоторое время мои отношения с Фишманом стали как будто улучшаться. Но это продолжалось недолго и в 1926 году я решил совсем уйти из Химического Управления. О моем положении в Химическом Управлении мне пришлось рассказать Пятакову, который в свою очередь решил позвонить Уншлиху и просить его унять очень расходившегося начальника. С другой стороны, Гальперин решил поговорить с Фишманом и раз’яснить ему всю бестактность его поведения. Снова состоялось примирение, но я уже Понял, что мое влияние на ход дел в Химическом Управлении не может иметь какого-либо значения; кроме того, я должен был снова ехать заграницу, а потому я окончательно решил, после приезда попросить Фишмана сделать меня консультантом, т. е. попросту свести на нет мою работу с ним. По поведению Фишмана я видел, что он решил отстранить меня от участия во всех серьезных делах, чтобы иметь лавры только для себя одного. Так, например, он был против введения предложенного мною вещества для поглощения ядовитых дымов в противогазах образца Прокофьева, и, как только я ушел из Управления, оно было совершенно из’ято из обращения. Когда Реввоенсоветом было решено построить Особую Химическую Лабораторию для Химического Управления, то Фишман ни разу не пригласил меня для обсуждения различных вопросов; а когда лаборатория была готова, я не был назначен членом ее Совета и потому не 'имел ни малейшего понятия о том, что там происходит; меня даже из вежливости ни разу не пригласили посетить эту лабораторию. Таким образом, с начала 1926 года я фактически перестал принимать активное участие в делах Химического Управления. Я несколько подробнее остановился на моем участии в делах Химического Управления, чтобы раз’яснить, что уже с этого времени я не был в курсе наиболее важных и секретных вопросов по химической войне и потому, когда я в 1930 году оставил СССР, то большевикам нечего было бояться, что я могу быть опасным в смысле передачи кому-либо военных тайн. И в этом моем жизнеописании я не позволю себе сказать ничего такого, что могло бы повредить моей родине, какое бы правительство не стояло во главе управления.

Я должен заметить, что, начиная с 1924 года, в конференции Артиллерийской Академии, где я продолжал состоять профессором химии, я поднял вопрос о необходимости создания особой химической лаборатории по ядовитым газам и по противогазам. Начальник Академии нашел организацию этой лаборатории крайне необходимой и было решено испросить кредиты для постройки такой лаборатории. Мне лично удалось найти в Военно-Техническом Управлении ВСНХ значительную' сумму денег для этой цели, а остальные деньги Академия получила от Военного Комиссариата, и я, при помощи преподавателя Академии, моего ученика А. К. Андрющенки и химика Н. Прокофьева, в короткое время оборудовал в отведенном нам помещении, отдельном от Химической Лаборатории Академии, новую лабораторию ядовитых газов. Я был назначен заведующим этой лабораторией, а А. Андрющенко — моим помощником. Обучавшиеся в Академии красные командиры должны были пройти практические занятия по изучению свойств ядовитых газов и их приготовления, а также ознакомиться с новейшими противогазами. Впоследствии, когда лаборатория была окончательно оборудована, в ней были организованы специальные дипломные работы, которые требовались от оканчивающих Академию для получения звания военного артиллерийского инженера. Об этих работах я буду говорить впоследствии.

С сентября 1925 года в Химической Лаборатории Академии Наук были введены новые штаты химических работников и я получил четырех штатных сотрудников. С этой целью я пригласил молодых химиков только что окончивших университеты, а именно Н. А. Орлова, Б. Н. Долгова и А. Д. Петрова, окончивших Петроградский Университет, и моего сына Владимира, окончившего Московский Университет. Для приглашения сына в мою лабораторию мне понадобилось подать особое прошение в Правление Академии о возможности такого совместительства. Я представил все данные, полученные мною из Московского Университета, характеризующие моего сына, как хорошего работника, публично защитившего свою дипломную работу. Как мне передавали (к сожалению, я был в это время в Ленинграде), защита прошла очень удачно при многочисленной аудитории, и сын обнаружил хорошие познания по химии, в особенности по физической химии.

Интересно отметить здесь один факт, иногда случающийся в начале карьеры молодых ученых, и который имел место как раз в учебе моего сына. При прохождении курсов химии он обратил особое внимание на физико-химию и изучал ее не только по указанному руководству, но ознакомился с известным курсом Нернста. Он отправился экзаменоваться к проф. Шпитальскому, моему другу, с которым мой сын был хорошо знаком, так как Шпитальский нередко бывал нашим гостем. Я с нетерпением ожидал прихода моего сына с экзамена, хотя и знал, что сын основательно подготовился. Каково-же было мое удивление, когда я увадал моего сына, вернувшегося с экзамена очень расстроенным: хотя он выдержал кзамен, но получил только удовлетворительную отметку вместо «весьма»; однако, его привело в уныние, не столько это обстоятельство, сколько вся процедура его спроса. Он рассказал мне, что перед ним экзаменовалась одна студентка, которая с трудом и с помощью профессора могла давать ответы на заданные вопросы и в результате получила хорошую отметку. Когда же очередь дошла до сына, то профессор, вероятно, учитывал близкое знакомство со мной и желая быть в глазах всех экзаменующихся безусловно справедливым экзаменатором, принял такой тон и стал задавать такие вопросы, над которыми надо было очень 'И очень призадумываться и только тогда дать ответ. Несмотря на несколько нервное состояние, сын после обдумывания дал надлежащие ответы, которые, повидимому, все же не удовлетворяли Шпитальского. Он заметил сыну, что ему, имеющему такого отца, необходимо более серьезно заняться физической химией, тем более, — прибавил он, — что вам предстоит в будущем найти об’яснение с теоретической точки зрения значения открытых вашим отцом реакции вытеснения металлов из растворов их солей водородом под давлением.