Жизнь на льдине - [90]

4 января

Как только Эрнст связался с островом Рудольфа для передачи очередной метеорологической сводки, оттуда снова начали сыпаться поздравительные радиограммы.

Я накормил Веселого, дав ему усиленную порцию, потому что на дворе холодно, а пища, как известно, согревает…

Петр Петрович ночью порезал себе стеклом палец. Теперь оп также на правах Вольного, хотя и сам врач. Чтобы не скучал, я сыграл с ним партию в шахматы; Петрович выиграл.

На горизонте растет светлое зарево, и с каждым днем в лагерь все больше пробивается солнечное освещение. Это наполняет наши сердца радостью. Трудно даже передать, как приятно людям, живущим в полярную ночь на льдине, появление солнца. Нам всем надоел свет керосиновых ламп или, вернее, копоть фонарей «летучая мышь».

Женя сделал астрономическое определение. Нас несет очень быстро: за тридцать шесть часов льдина прошла двенадцать миль. За весь декабрь мы прошли сто девяносто пять миль.

Петрович говорит:

— Скоро дрейф еще ускорится.

Ширшов проверял свои записи, а я читал «Мать» Горького.

Ночь прошла в шумах и свисте ветра. Непрерывно метет пурга. Ветряк даже перестал работать — так сильны порывы ветра. Опять заносит вход в палатку.

Вокруг нас и так темно, а во время пурги вообще ничего не видно; ходить можно, только цепляясь за веревку либо взявшись за руки вдвоем или втроем. В одиночку во время пурги мы не ходим.

Петрович прогревал свою лабораторию для титрования.

Я охрип и решил не выходить на улицу, но спустя полчаса увидел, что снежные сугробы уже на уровне крыши. Пришлось вылезти с лопатой и очищать вход. Хорошо, что у нас есть малицы: они выручают во время мороза и пурги.

Петя приостановил работу в лаборатории. Мы собрались обедать. Признаться, очень уже надоели порошки и концентраты! Кренкель говорит, что он с удовольствием съел бы сейчас десяток булок с чайной колбасой… Однажды ночью он доверительно сказал мне:

— Когда вернусь в Москву, то буду постоянно носить в кармане булку с колбасой…

Пока ребята отдыхали, я делал новый амортизатор к дверям палатки, так как старый уже не действует.

Вечером слушали по радио оперу «Броненосец «Потемкин».

Женя сообщил новость:

— Проходим семьдесят девятую параллель!

6 января

Этот день мы назвали днем рекордного дрейфа и больших неудач.

Ночь прошла спокойно. Облачность рассеялась, и звезды осветили небо, но ветер продолжал свое дело.

До утра я читал «Мать» Горького. Потом осмотрел лагерь, вернулся и забрался в спальный мешок.

Женя ушел очищать свою магнитную обсерваторию от снега. Оказалось, что в магнитном теодолите лопнул волосок. Это нарушило работу Жени.

Петрович очень огорчен незначительной глубиной моря в том месте, где мы сейчас дрейфуем: дно лишь в ста шестидесяти двух метрах от нашей льдины.

Женя подсчитал, что за сорок три часа станция продрейфовала двадцать две мили. Такой скорости у нас не было за все время с начала дрейфа от Северного полюса.

И на всякий случай приготовил клипер-бот и байдарку.

Кренкель чувствует себя все еще плохо. Петр Петрович дал ему бром. Теодорыч принял лекарство и лег спать. Он жалуется на сильные боли в груди.

Я открыл бидон со стеклами к фонарям, принес в палатку, отогрел их и протер. Однако спустя час стекла лопнули… Пришлось опять идти на базу. Вот неудача!..

Вечером слушали «Последние известия по радио». С большим вниманием следим за героической борьбой испанского народа против внутренней контрреволюции и интервентов.

По радио нам рассказали, как московские школьники встречали Новый год в Колонном зале Дома Союзов. Я вспомнил свое невеселое детство… Мы все росли, как дикари, встречали Новый год на берегу моря среди пьяных матросов и рыбаков, картежников; ничего, кроме грубой ругани, не слышали… Радуюсь за нашу счастливую советскую детвору!

Еще больше светит заря. Показалось и наше «полярное солнце» — маленький огрызок луны.

Окончился день новой неудачей: вылился бензин из бидона… Очень досадно! К горючему мы на своей станции относимся, как к собственной крови: без керосина и бензина мы не сможем продолжать наши научные работы.

7 января

Раскрыл базу № 3, достал оттуда мешок с запасными торбасами (меховая обувь) и последнюю шелковую веревку для крепления лебедки и для разных хозяйственных дел; все остальные веревки мы затратили на устройство «троллейбуса».

Петрович испортил свои торбаса, так как перед наступлением полярной ночи он использовал их как… овощехранилище: у нас был свежий лук, и Ширшов убрал его в торбаса. Мы вспомнили об этом только во время сильных морозов, когда лук уже превратился в какую-то вонючую кашу…

Мы все дальше уходим от острова Рудольфа и уже не всегда хорошо слышим его. Эрнст сильно беспокоится по этому поводу. Связь с радиостанцией Баренцбурга на острове Шпицберген нас не удовлетворяет: там нет опытных радистов.

Давление барометра снова начинает падать, ветер усиливается. Опять нас будет засыпать снегом, и придется каждые полчаса выходить с лопатой, чтобы пробивать выход в снежных сугробах… Пурга дала нам передышку только на одни сутки.

Мороз доходит до тридцати трех градусов. Когда идешь против ветра, лицо режет, как ножом. Все наши разговоры в палатке сводятся к одной и той же теме — солнцу. Сколько радости приносит это светило, к которому мы на земле относимся слишком равнодушно. Только пожив на льдине в полярную ночь, можно так радоваться первым проблескам солнечной зари!