Не знаю, на чем ты там держалась. Ты потом сказала — на наших звонках. Если бы не они…
* * *
Первая Тимкина операция. Первая реанимация. Ты в первый раз — плачешь. Я смотрю на твою русую макушку в окне Skype и не знаю, что тебе сказать. Как помочь.
Начинаю беспорядочно рассказывать тебе о проблемах, свалившихся на меня на новой должности. Ты постепенно втягиваешься в разговор, переспрашиваешь, начинаешь давать советы. Я тебя поддразниваю. Слегка, но улыбаешься.
Держись, Даря, держись. Мы справимся. Должны.
* * *
Все-таки понадобилась вторая операция. Вторая реанимация. Ты уже не плачешь.
С замиранием сердца ждем контрольных исследований — УЗИ, томография. И твой звонок вечером. И одно только слово: «Живем».
Ревем, обнявшись, втроем. Живем.
* * *
Немецкие врачи задержали вас еще на месяц — реабилитация, интенсивная терапия. Ты все чаще улыбаешься. Рассказываешь, что вы с Тимкой подсели на футбол, в курсе всех матчей и интриг в «Бундеслиге». И что болеете — уже только по-спортивному — за Мюнхенскую «Баварию». Еще бы, ведь именно мюнхенские врачи подарили Тимуру вторую, полноценную жизнь. Сам Тим разговаривает на чудовищной смеси русского и немецкого — дети интуитивно быстро осваивают чужие языки — ведь им же надо как-то играть друг с другом.
* * *
И вот, наконец-то, возвращаетесь. Накануне Анечка до позднего вечера вылизывала квартиру. Серега пытался испечь торт. Первый — загубил, второй я помогла ему спасти.
В аэропорту долговязый Серый заметил вас первым.
— Дарина!!! — орет и тащит нас с Анькой за собой на буксире через толпу.
Ты. Похудевшая, осунувшаяся. Огромные счастливые глаза и Тимка на руках.
Серый грабастает вас в свои огромные длиннорукие объятья, Тим возмущенно пищит, стиснутый между вами, потом радостно перекочевывает на руки к старшему брату.
И, не выговаривая половину звуков, но громко и различимо:
— Сережа! Ты научишь меня играть в футбол?
— Да я и сам не умею, — счастливо смеется Серый. — И вообще, футбол — это не наше. Мы будем играть…
— Во что?
— В волейбол. Как мама.
— Мама? — недоверчиво переспрашиваешь ты. По привычке пытаешься ерничать: — Для вас, Сергей Викторович, я — Дарина Владимировна.
— Нет, — качает головой Серый. Серьезен. — Ты — наша мама. Даже, мама Лера?
Шмыгаю носом.
— Вот что ты наделал, изверг этакий?! — пытаясь справиться со слезами, ворчу на Серого. И, наконец-то, рядом с тобой. И твоя рука у меня на спине. — Вот смотри — довел двух пожилых женщин до слез.
— Так уж и пожилых, — хмыкает Серега. — Вон тот тип сзади так на твою задницу пялится.
— Тише, тише… — на пару с Сережкой не даем тебе дернуться и обернуться. — Малыш шутит.
К нам наконец-то прорывается Анечка, и ревем уже втроем, обнявшись.
— Ох уж эти женщины, — ворчит Серый, обращаясь к Тимке. — Вечно сырость разводят. Поехали уже домой — там торт вкусный.
— Т-о-о-о-о-о-о-рт, — радостно вопит Тим.
* * *
Мы направляемся к выходу — я, ты, Анечка между нами, Серый с Тимкой на руках. Мы идем к стеклянным раздвижным дверям. Мы выходим в ясное солнечное теплое утро. Мы возвращаемся домой.
