Жизнь — минуты, годы... - [113]

— Ну что ж… — и усмехнулся, сам не зная чему.

Автобусом выбрался на окраину города, чтобы немного рассеяться. «Что это я в самом деле?! Неужто я не верю в то, что можно и без меня стать взрослым? Тогда зачем же я целыми годами мучился над всем этим?..»

Солнце прислонилось к Замковой горе, подрумянилось. Земля пахла влагой, выпускала на свет первую зелень. Лужок над рекой смахивал на вышитый ковер — пестрел белым мелкоцветьем, а вода в реке была зеленой, как трава.

— Ну что ж, — снова проговорил он вслух.

А по ту сторону реки шумел город, колыхал в своей зыбке человеческие радости и тревоги, такие загадочные и такие простые, что Антону Петровичу казалось, будто он может истолковывать их облегченно: «Я — в различных вариациях». Правда, теперь это выглядело уже наивно, по крайней мере в соотношении с той загадкой, которую загадал ему Сашко.

И вспомнилась давняя беседа с Сидоряком, когда говорили о том, как должна выглядеть мирная жизнь.

Он, Антон, тогда сказал, что человек, возможно, расслабится. Теперь понял, что это может быть лишь каким-то минутным ощущением полного благополучия. А когда, возвращаясь, зашел на старое кладбище, его душевное затишье вновь нарушилось зыбью беспокойства, и внутреннее напряжение помогло ему понять, что расслабленность была вовсе и не нужна и что жалеть о ней нет смысла. Кладбище белело, как в день поминовения, только не хризантемами, а цветом черешен и слив.

Остановился возле могилы Василинки и спросил себя: сколько времени прошло? Правда, для него это уже не имело значения. Прошло много. В памяти четко сохранилось только его мучение, которое он пережил в те трудные дни или недели. Он плакал, не мог себя успокоить. И горестно было не от утраченной любви, а скорее от сознания того, что так много доставил ей боли…

После похорон тайно пришел на ее могилу. Стоял над ней долго. Очень долго. Но от этого ничего не менялось и не могло измениться. Ее уже не было. Остался только холмик свежей глины и свежая память.

То чувство, которое до сих пор он делил между матерью и дочкой, теперь полностью перенеслось на ребенка. Почувствовал к дочери почти болезненную любовь и тяжкую жалость к ней за ее сиротство. Каждый день выкраивал минутку, чтобы проведать ее, принести какую-нибудь мелочь. К счастью, детдом находился неподалеку от редакции — Антон мог сбегать туда даже в рабочее время. Но девочка пряталась, отбивалась от него ручонками, когда он пытался приласкать ее. И если удавалось вызвать на ее лице подобие улыбки, считал себя самым счастливым человеком и отцом. Все же постепенно девочка стала привыкать к «дяде», принимала от него подарки, а со временем даже привязалась к нему. Достаточно было ему показаться в дверях, как она подбегала к нему с радостным лепетом:

— Дядя, дядя!

С разгона вспрыгивала ему на руки, и он кружился с нею шумно и весело.

Однако счастье встречи с дочерью переходило в мученье, когда он возвращался домой и должен был прятаться, как вор с украденным добром.

Как-то перед длительной командировкой забежал к дочери, чтобы сказать ей, что должен уехать далеко-далеко, что вернется не скоро. Девочка выслушала сказанное им со взрослым вниманием, затем неожиданно обхватила руками его шею, крепко прижалась головкой к его плечу и заплакала. Он перепугался:

— Что с тобой, доченька моя?

Но она не отвечала, да и он не мог больше говорить, потому что горло как клещами перехватил спазм. Быстро пошел с девочкой в уголок двора. С большим трудом удалось успокоить ребенка, но она тут же попросила его, чтобы он не уезжал «никуда далеко».

— Ты мой папа, правда? — вдруг спросила она, словно оправдываясь за такую крепкую привязанность к нему.

Он онемел от счастья и удивления — откуда узнала?

— Да, я твой папа… Кто сказал тебе?

— Тетя Аня.

Конечно, воспитательница. Впрочем, кто бы ни сказал, он был искренне благодарен тому, кто помог им стать родными. Только его счастье было похоже на пламя свечи — достаточно было только вопроса дочери: «Почему не заберешь меня домой?» — как оно погасло и перешло в горечь. Что ей ответить?

— Обязательно заберу. Вот приеду из командировки и тогда обязательно возьму тебя домой.

При таком обещании дочка великодушно согласилась отпустить его в командировку, но спросила:

— А ты не обманешь?

— Нет, маленькая моя. Нет, нет…

— А ты скоро приедешь?

— Скоро…

В командировку он так и не поехал — отказался наотрез, получил устный выговор, но теперь это его не беспокоило. Тревожило другое: как сказать жене о своей дочери?

Весь день он обдумывал различные варианты предстоящего разговора, но когда вечером пришел домой и встретился с женой, все придуманные варианты лопнули как мыльный пузырь.

Все разрешилось неожиданно и очень просто. Анна Лукинична подала ужин, а сама, как у них повелось, к столу не села, продолжала хлопотать по хозяйству. Как-то так получилось, что, стоя спиной к мужу, она тихо сказала:

— Антон…

— Ну?… — отозвался он с некоторой настороженностью.

— Ты на меня не сердись, Антон… У нас нет детей, и… я недавно подумала…

Он и не заметил, как положил на скатерть ложку, под которой образовалось пятно.