Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [68]

Шрифт
Интервал

. Но никакого реального участия в деятельности новых организаций, созданных Никитой Муравьевым и Сергеем Трубецким в Петербурге и Павлом Пестелем в южной армии, он, похоже, не принимал. Тем более что в 1822 году царь своим рескриптом запретил любые тайные общества в России.

О личной жизни Михаила и его семейства в 1821–1824 годах мы знаем очень мало. Неурожаи и помощь голодающим изрядно подорвали финансы Муравьевых. Три года имение приносило одни убытки. Надежды на прибыль от винокуренного завода стали сбываться только в 1823-м. «Мы все, слава Богу, здоровы в уединенной деревне, курим вино и землю пашем, вот наши занятья; нынче первый год, что улаживаются хорошо наши дела, что-то Бог даст», – пишет Михаил брату 21 ноября 1823 года[203].

XI. Подследственный. Опять на свободе

Между тем события принимали нешуточный оборот. В конце 1825 года Муравьевы в своей деревне узнали из газет о событиях в Петербурге 14 декабря. Сергей Муравьев, который в то время жил в семье старшего брата, спустя много лет рассказывал о первой реакции Михаила на эти известия: он сделался печален и задумчив, но младшему брату ничего о своих опасениях не сказал. Только стал менее требователен к нему на занятиях по математике. После Нового года в печати появились имена главных участников восстания в Петербурге и в Киевской губернии: С. Трубецкого, Никиты Муравьева, братьев Муравьевых-Апостолов и других его родственников и друзей[204].

О причастности Михаила Муравьева к первым (по терминологии следственной комиссии – «первоначальным») тайным обществам следствие узнало из показаний Сергея Трубецкого, данных несостоявшимся «диктатором» в первые же дни после выступления на Сенатской площади. Сразу же в Москву, а из Москвы в Смоленск полетел приказ о задержании младшего Муравьева и препровождении его в Петербург.

Михаил предчувствовал арест и решил не ждать его в деревне, а отправиться в Москву. По дороге и в самой Первопрестольной он, очевидно, надеялся собрать сведения о круге арестованных лиц, о том, что известно следствию, и соответственно выстроить свою линию защиты.

Судя по тому, что путешествие Муравьевых из Лазниц в Москву (примерно 300 верст) длилось 9 дней, Михаил имел достаточно возможностей получить максимум информации. Тем более что один из этих дней он провел у отца в Осташево.

От отца, который был в доверительных отношениях со всем светом, в том числе с такими приближенными нового императора, как П. М. Волконский и А. Х. Бенкендорф, Михаил, конечно, узнал много такого, что еще усилило его и без того скептическое отношение к радикальному крылу декабризма. Например, что большинство офицеров-декабристов выводили своих подчиненных на Сенатскую площадь обманом, говоря им, что они идут защищать законного государя Константина Павловича от узурпатора Николая. Что за авантюру 14 декабря поплатились жизнью больше тысячи человек – главным образом нижние чины и «чернь», в том числе женщины и дети. (Всего был убит 1271 человек, в том числе 282 нижних чина, 39 неизвестных во фраках и шинелях, 9 женщин, 19 детей и 903 человека «черни». Такие данные привел в своей записке, составленной на следующий день после восстания, чиновник департамента полиции Петербурга С. Н. Корсаков[205]). Скорее всего, отец знал и о том, что имена его сыновей как создателей «первоначального тайного общества» были уже в первые дни следствия названы арестованными Трубецким и Пестелем…

Здесь я хочу отступить на минуту от повествования и поразмышлять вот о чем. Мы с детства привыкли видеть в декабристах героев, рыцарей без страха и упрека. Это идет от Пушкина и Герцена, а еще больше от советской схемы отечественной истории, от ленинского «декабристы разбудили Герцена… Герцен развернул агитацию»… Но вдумаемся. Да, они не был корыстны, да, ими руководила благородная жажда преумножения свободы. Да, за свое геройство пятеро из них заплатили жизнью, десятки – десятилетиями каторги и поселения, сотни – карьерой. Но еще больше они заплатили чужими жизнями: почти 1300 безвестных, безымянных «нижних чинов» и «черни». Их они вывели на убой. Какие уж тут «без страха и упрека». Конечно, Муравьев думал и об этом. И всю свою дальнейшую жизнь, принимая жесткие, а порой жестокие решения, он в первую голову направлял свои удары не против «малых сих», а против тех сильных и просвещенных, кто соблазнял и совращал «малых»…

На другой день после приезда в Москву Михаил Муравьев был арестован в доме своей тещи. Его под конвоем отвезли в Петербург и поместили под арест сначала в Петропавловскую крепость, а потом в связи с тем, что вновь открылась его рана, – в военный госпиталь.

Поведение большинства декабристов под следствием – это грустная глава истории декабризма, грустная и поучительная для психологов. Эти, несомненно, мужественные люди, геройски сражавшиеся на войне, сыпали именами соучастников, обличали друг друга на очных ставках, винились и каялись. Это было поведение, в значительной степени движимое подсознанием, поведение сыновей, кающихся за попытку бунта против отца (царя), ненавидимого и одновременно боготворимого (фрейдовская Ambivalenz der Gefühle).


Рекомендуем почитать
Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича

Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.


Размышления о Греции. От прибытия короля до конца 1834 года

«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.


Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.