Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [67]
Как бы то ни было, осенью 1820 года двадцатичетырехлетний подполковник Михаил Муравьев, пребывающий в долговременном отпуске, подает в отставку, ссылаясь на состояние здоровья («за раною», как сказано в его формулярном списке). Одновременно он еще больше сворачивает контакты с тайным обществом, которые после женитьбы и так постепенно отсыхали.
Всю зиму 1820/21 года Муравьевы провели в деревне. О том, как им жилось, мы узнаем из письма Михаила его кузине, а может быть, и первой детской любви, Софье Николаевне Корсаковой (урожденной Мордвиновой), отправленного 18 декабря 1821 года из Петербурга. Собственно, письмо Михаила – это всего несколько строк. Он заехал к Мордвиновым на один вечер и не застал Софьи, о чем и выражает сожаление. Но к письму есть приписка сестры Софьи Маши Мордвиновой. Она рассказывает: «Вчера, любезная Сонюшка, привечали мы любезного нашего гостя Мишу Муравьева… Он очень спешил возвратиться в Москву, потому что жена его осталась беременна и в этом месяце родит». (Родит она, кстати, будущего отца моего прадеда – Леонида.) «Прошлую зиму всю, – продолжает Маша свой рассказ, – жил он с женой в деревне и говорит, что было очень весело, очень счастлив своим теперешним положением, зовет нас приехать к себе и говорит, что мог бы папеньку вылечить магнетизмом…»[199].
Если Маша Мордвинова правильно уловила настроение Михаила, то он так и дышал энергией и бодростью: он доволен своим положением, счастлив с женой. Да еще загибает про какой-то целебный «магнетизм», с помощью которого он якобы вылечил массу людей.
А ведь не все было так весело в Рославльском уезде в 1821 году. Михаил планировал завести прибыльное хозяйство, построил винокуренный завод. Но случился сильный недород, начался голод. Бедствовали тысячи крестьян. Губернские власти бездействовали. Муравьев на свой счет устроил в винокуренном цехе бесплатную столовую, где ежедневно питались сотни крестьян. С помощью тещи Н. Н. Шереметевой и будущего свояка И. Д. Якушкина организовал сбор средств в Москве. На собранные 30 тыс. руб., учитывая дороговизну, можно было купить только 1300 четвертей хлеба (примерно 340 тонн)[200]. Для тысяч голодающих это немного. И тогда Муравьев вновь проявил свой общественный темперамент: он инициировал съезд уездного дворянства и направление от его имени коллективного письма министру внутренних дел через голову губернского начальства. Это возымело действие. В уезд был направлен с инспекцией сенатор Д. Б. Мертваго, известный своей абсолютной честностью и недюжинной распорядительностью. Михаил Муравьев был его ближайшим помощником и консультантом при обследовании уезда на предмет выявления числа голодающих крестьян в мелкопоместных имениях, то есть там, где помещики не имели возможности прокормить своих крепостных. Работать приходилось почти круглосуточно в сознании того, что каждый час промедления может означать смерть кого-то из голодающих.
Окончательные списки Д. Б. Мертваго должен был составлять лично. Наконец в ночь с 15 на 16 января 1822 года списки 15 615 душ мужского пола в 1482 мелкопоместных имениях были готовы и отправлены в Петербург. «Но ведь и женщины желудок имеют и им хлеба дать надобно» (то есть число нуждающихся нужно по крайней мере удвоить), – горько шутит Д. Б. Мертваго в письме, которое он двумя днями позже отсылает своему «бесценному, почтенному Михаилу Николаевичу»[201]. В Петербурге выделили средства. Зашевелились наконец и губернские власти. Голодающие получили реальную помощь. Голод пошел на убыль.
Для Муравьева этот успех был в какой-то мере компенсацией фрустрации, связанной с решением об отставке. Кроме того, это был ценнейший опыт, подтверждающий возможность конструктивного и результативного взаимодополнения общественной инициативы и действий властей. Может быть, именно чувство успеха и этот опыт наполняли его той бодростью, которую подметила Маша Мордвинова.
Исследователи до сих пор не пришли к общему мнению относительно того, была ли эта деятельность Муравьева его вкладом в реализацию принципов тайного общества, или речь шла скорее об исполнении им попечительских обязанностей, предписанных законом помещикам в отношении их крепостных крестьян. Впрочем, возможно и то, что для Михаила это было и тем и другим, так что в зависимости от обстоятельств он мог упоминать свою работу по помощи голодающим то как иллюстрацию своей активности в тайном обществе, то как доказательство своего законопослушания и отеческого отношения к крестьянам.
Выше мы отмечали, что, выйдя в отставку и уехав из Москвы, Муравьев постепенно отошел от дел тайного общества, хотя, бывая время от времени в Москве и Петербурге по делам помощи голодающим, встречался с товарищами по «Союзу благоденствия».
Участвовал он (хотя и не с самого начала) и в совещании Коренного совета в январе 1821 года, на котором было решено и объявлено, что союз прекращает свое существование. Это объявление было тактическим ходом радикалов, рассчитывавших таким образом избавиться от тех членов, которые были не готовы к жесткой конспирации и практической работе по подготовке переворота. Михаил Муравьев принадлежал как раз к этим последним. Но среди тех, кто решил продолжать борьбу, было немало его близких друзей. Они ценили Михаила, они хотели иметь его в своих рядах. Поэтому он был ознакомлен с новым конспиративным уставом тайного общества
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.