Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [65]
«Медовый месяц» в отношениях с двором был недолгим. Александр Николаевич мечтал о безвозмездной передаче крестьянам всей земли, находившейся в их пользовании до реформы, не задаваясь, похоже, вопросом о том, чем в таком случае будут жить помещики. Прочтя манифест 19 февраля 1861 года, он заплакал и произнес только: «бедные крестьяне». (Это, впрочем, не помешало ему вплоть до отмены крепостного права оставаться владельцем нескольких сотен душ. Правда, владельцем номинальным, потому что бо́льшая часть его имений была заложена за долги.)
После того как отмена крепостного права стала фактом, от губернаторов требовалась уже не политическая поддержка освобождения крестьян как такового, а повседневная работа по проведению в жизнь реформы в том виде, в котором она была закреплена манифестом 19 февраля и который не удовлетворял ни помещиков, ни крестьян. В трактовке и имплементации положений манифеста Муравьев был скорее на стороне крестьян, во всяком случае, в большей степени на их стороне, чем авторы реформы – либеральная имперская бюрократия во главе с царем. Это вызывало недовольство петербуржского начальства, тем большее и чувствительное для Муравьева, что вскоре после начала преобразований его друг и покровитель С. С. Ланской покинул пост министра внутренних дел и в должность вступил П.А. Валуев, не имевший биографических оснований для особого благоволения Александру Николаевичу. Усилилось и давление на губернатора со стороны консервативного большинства нижегородского дворянства. Осенью 1861 года он был вынужден оставить губернаторский пост.
Дальнейшая служба А. Н. Муравьева носила характер почетной синекуры: он был произведен в генерал-лейтенанты и назначен сенатором, но к работе, соответствующей его опыту и потенциалу, не привлекался. Вскоре резко ухудшилось состояние здоровья, да и пожизненное его проклятье – неоплатные долги опять выступили на передний план. В конце 1862 года Михаил Николаевич встречался со старшим братом. Впечатление он на него произвел грустное. В письме брату Николаю Михаил сообщал, что у Александра трудное материальное положение и здоровье его «много изменилось. Он очень вообще опустился»[195].
Через год А. Н. Муравьева не стало.
Отношения между Александром и Михаилом Мурвьевыми складывались не просто. Александр не мог не чувствовать своей вины за то, что вовлек младшего брата в заговор и бросил его. Не думаю, впрочем, что это обстоятельство следует считать доминантой их позднейших отношений: Александр знал, что Михаил человек самостоятельный и не склонный перекладывать ответственность за свои поступки на других. Александр не ошибался: в показаниях Михаила нет ни слова о том, что он попал в тайное общество под влиянием старших товарищей. Тем не менее старший брат не особенно обижался на то, что младший ему не пишет. Разве что время от времени упоминает об отсутствии писем от Михаила в переписке с Николаем, да и то в спокойном тоне, вроде: «Миша мне совсем не пишет, да и бог с ним»…
Мне кажется, однако, что Михаил не писал старшему брату не столько из-за обиды на него, сколько из опасения, что Александр недооценивает опасность, исходящую для него и его корреспондентов из негласной перлюстрации его почты. Опасения небезосновательные. Мы видели, как опрометчиво Александр помещал в своих письмах нелицеприятные оценки в адрес лиц, от которых был зависим по службе и которые вполне могли оказаться и нередко оказывались среди негласных читателей его корреспонденции.
Тем не менее Михаил пристально наблюдал за жизнью брата Александра. Именно он сообщил Николаю радостную новость о том, что старшему брату оставлены его дворянство, чины и награды и, следовательно, надежда на достойное возращение в Россию. После ижемской истории Михаил следил за ходом рассмотрения апелляции Александра в Комитете министров и сообщал ему через Николая о целесообразности приезда в Петербург для ускорения дела.
Но прямого личного общения между Михаилом и Александром в течение ряда лет, похоже, действительно не было. Ситуация изменилась после того, как Михаил в 1839 году перевелся на службу в Петербург, а в отношении Александра был снят действовавший с 1826 года запрет посещать столицу. Теперь, приезжая в Петербург, Александр останавливался, как правило, в доме Михаила. То же делал и Николай, и иногда, хотя совсем не часто, они собирались у Михаила втроем и подолгу беседовали. В общем, отношения нормализовались.
Это не означает, однако, что Александр и Михаил всегда были довольны друг другом. Александр нередко жаловался Николаю, а то и его жене, что Михаил, поднимаясь по служебной лестнице и особенно став министром, слегка «забронзовел», и порой просил Николая с его стороны нажать на братца-министра, чтобы тот оказал содействие очередному протеже старшего брата. Были и политические разногласия, например, в отношении темпов крестьянской реформы. Николай ратовал за максимально быстрые действия, широкую гласность и приоритет интересов крестьян, то есть критиковал работу петербуржской реформаторской команды «слева». Михаил призывал к неторопливости, отказу от любых широковещательных заявлений и поиску баланса интересов с учетом справедливых ожиданий дворянства, то есть критиковал реформу «справа». Это, впрочем, не мешало нормальному общению братьев. Достаточно сказать, что за ходом дебатов в Петербурге Александр следил из дома брата Михаила, у которого он около месяца гостил в конце 1859 года
