Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [63]
Он искал покоя, но не тут-то было. Ровнехонько ко времени прибытия Муравьева в Архангельск достиг критической точки конфликт, о котором уже давно было известно в Петербурге. В тысяче верст от Архангельска на границе Большеземельской тундры находилось (и находится сейчас) село Ижма. (В 2010-м это не очень-то известное поселение напомнило о себе удачной аварийной посадкой самолета Ту-154 на взлетно-посадочную полосу давным-давно заброшенного аэродрома.)
В XIX веке население села составляли ижемские коми – особая этническая группа православного исповедания, сложившаяся путем смешения коми (зырян), северных великороссов и лесных ненцев (самоедов). Конфликт возник в 1833 году, когда ижемские крестьяне (1975 душ мужского пола во всей Ижемской волости) наотрез отказались выполнить распоряжение губернского начальства – отправить людей и подводы на строительство новой дороги между Мезенью и Пинегой. Начальство ссылалось на высочайше утвержденное решение о прокладке этого тракта и на закон о привлечении к устройству дорог государственных крестьян, проживающих в уезде, где ведется строительство. Ижемцы как раз и были государственными крестьянами Мезенского уезда. Со своей стороны ижемские мужики упирали на то, что от их деревень до места работ 900 верст, то есть полтора месяца пути, так что отправка туда работников и подвод неизбежно разорит десятки хозяйств, лишит их средств к существованию и возможности уплаты подушной подати и оброка. Ижемцы не просто упирались, они писали прошения в Петербург, отправляя туда грамотных, щедро профинансированных и опытных в таких делах ходоков.
Сегодня непросто понять, кто был в ижемском конфликте прав, а кто виноват. В советские времена такого вопроса не вставало: правы, конечно, были угнетенные, то есть крестьяне. Но ведь крестьяне эти явно хитрили, утверждая, что у них нет средств исполнить законный приказ начальства. Возможно, были правы те, кто докладывал в Петербург, что едва ли >1/>3 ижемских крестьян может быть признана достаточно обеспеченными. Но эта треть ворочала большими капиталами. Дело в том, что наиболее зажиточные ижемцы уже в начале XIX века освоили оленеводство. Спаивая и запугивая своих соседей-ненцев, они постепенно вытесняли их с наиболее привлекательных оленьих пастбищ. Если в конце XVIII века у ижемцев было 10 тыс. голов оленей, а у ненцев Большеземельской тундры 124 тыс., то к концу 1830-х годов ижемцы владели уже 150 тыс. голов, а ненцы всего 30 тыс. Дело зашло так далеко, что для предотвращения физического вымирания самоедов правительство издало в 1835 году указ, ограничивающий права ижемцев по продаже ненцам водки и аренде их оленьих пастбищ.
К тому времени в Ижме и окрестных деревнях действовало более 80 мастерских, в которых ежегодно перерабатывалось на замшу 40 тыс. оленьих шкур. Замша вывозилась на всероссийские ярмарки и даже попадала за границу. На «замшевые» деньги ижемские богатеи построили в селе огромную по местным масштабам церковь, завели первую в губернии сельскую школу, платили многотысячные взятки уездным чиновникам.
Власти предлагали ижемцам поднанять для строительства тех 12 верст дороги, которые были им разнаряжены, крестьян из ближайших к Мезени деревень, и такие крестьяне нашлись. Оплатить такой поднаем за все сельское общество вполне могли местные богатеи. Могли и даже были обязаны, так как за выплату податей и исполнение повинностей государственными крестьянами по закону отвечал не каждый отдельный крестьянин, а сельское общество в целом. Но ижемские богатеи упорно отказывались, надеясь на присылку петербургских чиновников, которых можно будет убедить в том, что они едва сводят концы с концами, и заодно добиться отмены тех ограничений, которые были наложены на них в отношении спаивания и вытеснения ненцев.
К 1838 году, когда А. Н. Муравьев прибыл в Архангельскую губернию, ижемский конфликт достиг уже того этапа, на котором все средства убеждения и уговоров ослушников казались исчерпанными. Оставалось последнее законное средство – введение в непокорное село воинского контингента. Планирование операции ложилось на должностное лицо, ответственное за поддержание порядка в губернии, то есть на Муравьева.
Александр Николаевич спланировал операцию так, чтобы минимизировать вероятность реального применения военной силы. План был доложен министру Блудову и утвержден им. 17 августа 1838 года отряд численностью 200 человек выступил из Архангельска в Мезень. Здесь он должен был остановиться и ожидать зимнего пути в надежде, что ижемцы испугаются приближения войск и покорятся. В случае, если этого не произойдет, предполагалось продолжить движение к Ижме и по прибытии на место не пускать сразу в ход военную силу, а сделать все возможное, чтобы привести крестьян в повиновение мирными средствами. Предварительно предполагалось арестовать главного «вожака» ижемцев Дмитрия Бадина и отрешить от должностей наиболее ненавистных крестьянам уездных чиновников. План, как видим, совсем не людоедский, но дальнейшие события сделали его бессмысленным.
Дело в том, что к тому времени в Петербурге ижемский конфликт уже вышел на уровень спора двух могущественных министров: министра внутренних дел Д. Н. Блудова и министра государственных имуществ П. Д. Киселева. Блудов руководствовался принципом: законные требования государства должны исполняться. Киселев во главу угла ставил принцип недопустимости обложения государственных крестьян повинностями, подрывающими их хозяйство, и их способность в полном объеме выплачивать государству подушную подать и оброк за пользование казенной землей. Киселев был склонен верить сообщениям ижемцев о злоупотреблениях волостных и уездных чиновников. Блудов сомневался в правдивости слезных заверений ижемцев об отсутствии у них средств для исполнения требований начальства. В конце концов министры договорились направить в Ижму совместную комиссию двух министерств. Министр Киселев входил в то время в ближайший круг доверенных лиц государя. По его просьбе царь включил в состав комиссии своего флигель-адъютанта свитского полковника Н. И. Крузенштерна – сына командира первой русской кругосветной экспедиции. Накануне этого назначения Николай Крузенштерн сопровождал царскую семью в ее заграничном путешествии, хорошо показал себя и был в фаворе у императора. Он-то и возглавил комиссию как представитель самодержца.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.