Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [64]
Получив новое назначение, расторопный Крузенштерн, не заезжая в Архангельск, поскакал в Ижму. Обеспокоенные приближением воинской силы, ижемцы встретили блестящего полковника, посланника самого государя, изъявлением полной покорности. В качестве материального доказательства Крузенштерн потребовал в кратчайшие сроки выставить сто подвод с работниками. Подводы были выставлены и милостиво распущены по домам. Крузенштерн же поспешил в Мезень, чтобы на месте осмотреть место прокладки тракта, и пришел к выводу, что строить дорогу через бесконечные болота нет никакого смысла. 28 декабря Крузенштерн прибыл в Архангельск, где Муравьев тщетно пытался убедить его в том, что губернские власти действовали в соответствии с высочайше утвержденными указаниями и складывающимися обстоятельствами. Но у Крузенштерна уже сложилось мнение о предвзятости Муравьева. К тому же он спешил в Петербург: ему предстояло сопровождать немецких августейших особ в их путешествии по России.
Через полгода Александр Муравьев был уволен с должности архангельского губернатора без прошения, то есть не по своей инициативе, а по решению высшего начальства. Что же произошло? Сами по себе действия Муравьева в ижемском конфликте хотя и были признаны неэффективными, но соответствовали утвержденным инструкциям, и вряд ли за них его могли наказать так строго и унизительно. Есть, однако, одна деталь, которая, кажется, проливает свет на эту загадку. В письме брату Николаю Александр Николаевич сообщает, что, защищаясь от обвинений Крузенштерна, он был вынужден писать Бенкендорфу, прося его доложить государю, что Крузенштерн дезинформировал его. В том же письме брату Александр упоминает о том, что имеет надежное известие, будто Крузенштерн взял с крестьян «чтобы оправдать их[,] 15 000 рублей во взятку». Если он передал это сообщение Бенкендорфу, а Бенкендорф царю, то ответом, скорее всего, был взрыв гнева самодержца в адрес «кляузника и клеветника» Муравьева, настолько невероятно выглядела тогда и выглядит сейчас картина передачи блестящему свитскому полковнику взятки от крестьян в глухой зырянской деревне. В пользу этой версии говорит и то, что Николай I не восстановил Муравьева в должности губернатора даже тогда, когда Комитет министров после долгого разбирательства признал все обвинения, выдвинутые против него комиссией Крузенштерна, необоснованными.
После отставки Александр Николаевич поселился в своем Ботово и занялся хозяйством, надеясь расплатиться с многочисленными долгами. Но надежды оказались тщетными. Не помогло и наследство, полученное после смерти отца в 1840 году. Он был вынужден вновь поступить на службу – сначала гражданскую, а с 1851 года – военную, в том же звании полковника, в котором покинул ее 33 года назад. 60-летний полковник в те времена был экзотикой. Это чувствовалось в отношении к нему со стороны многих сослуживцев и начальников. В 1855 году А. Н. Муравьев наконец стал генерал-майором и в том же году подал в отставку: быстро прогрессировавшая катаракта почти лишила его зрения.
И самому Александру Николаевичу, и всем окружающим казалось, что карьера его окончательно завершена. Но наступило новое царствование, под ули новые ветры, старый друг Сергей Степанович Ланской был назначен министром внутренних дел. К тому же катаракту удачно прооперировали, зрение восстановилось. Муравьев снова рвался в бой. По протекции Ланского он был назначен военным и гражданским губернатором в Нижний Новгород, то есть получил самый значительный пост за всю свою так неудачно складывавшуюся до тех пор карьеру.
Здесь он круто взялся за дело. Для начала отказался явиться на приветственный бал в свою честь, прослышав, что деньги на его проведение взимали с чиновников в принудительном порядке. Скоро полетели головы со взяточников. В ответ в адрес «проклятого Мураша» полетели анонимные эпиграммы, пасквили и доносы в столицу. Но зато воспряли духом обиженные всех сословий. «Пользуюсь только шестью часами сна в сутки (и то не всегда), я весь день напролет занят делами управления весьма сложного и разнородного, ибо я вместе военный и гражданский губернатор над 1 250 000 жителями, которые, найдя во мне человека, доступного всякому, заваливают меня своими просьбами после долгого угнетения… что продолжаться будет… доколе не сотру главы Гидры злоупотреблений, взяток и неимоверного корыстолюбия», – писал Александр Николаевич брату в начале 1857 года[191]. Не укатали сивку крутые горки!
Годы губернаторства в Нижнем Новгороде (с сентября 1856-го по октябрь 1861-го) стали едва ли не самым удачным периодом почти пятидесятилетней службы Александра Николаевича. Население ценило в губернаторе его доступность, справедливость, готовность решать проблемы людей. Начальство – как непосредственное (министр Ланской), так и высшее (Александр II) благоволило ему.
Это было время ожесточенной борьбы между сторонниками и противниками крестьянской реформы. Эмансипаторским усилиям царя-освободителя и высшей имперской бюрократии противостояла консервативная оппозиция подавляющего большинства поместного дворянства. В этой борьбе нижегородский губернатор энергично поддерживал государя, хотя подвергался жесточайшим атакам со стороны антиреформаторского большинства нижегородских помещиков. Поддержать А. Н. Муравьева и помочь ему сломить бойкот со стороны противников реформы – такова была политическая задача посещения августейшей четой этой важнейшей губернии Поволжья в сентябре 1858 года. Спустя годы, но со слов живых свидетелей, В. Г. Короленко описал, как мастерски решил эту задачу царь: в своей речи перед дворянским собранием он изрядно нагнал страху на противников реформы, обвинив их ни много ни мало в измене
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.