Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [58]
Об этих событиях имеется и рассказ самого Михаила. В письме Николаю он жалуется, что отец «по слабости» распустил слушателей своего училища и «молодежь ничему не училась и повесничала», так что ему, Михаилу, стоило больших трудов привести все в порядок. Когда же порядок был наведен, выпуск прошел блестяще и училище «получило совершенно новое образование и уважение начальства и публики, тогда нарастающие жалобы и наговоры подлых тварей, без которых старик по сию пору еще жить не может, начали меня чернить в его мнении и наконец стал он ко всему придираться и делать мне неприятности». Михаил сетует на то, что отец отнял сестру Софью у Надежды Николаевны, устроил сыну скандал в самый день его свадьбы и стал прижимать его по службе. «Я решил все сие бросить, уехать от него, ибо в Москве с ним в одном доме жить нет возможности женатому, а иначе состояние мне не позволяет»[175]. Михаил испросил отпуск для устроения хозяйственных дел и поселился с семьей в деревне – имении в Рославльском уезде, принесенном женой в приданое.
Итак, Михаил оставил службу и уехал из Москвы. Думается, однако, что не только ссора с отцом побудила его к этому. Судя по тому, что 24 выпускника училища позже оказались в рядах декабристов, математикой и дисциплиной влияние М. Муравьева на будущих офицеров Генштаба не ограничивалось. При этом он не мог не ощущать нарастающего внутреннего конфликта между тем, что он знал о крамольных мыслях своих товарищей по тайному обществу, теми оппозиционными настроениями, которые он так или иначе поощрял (или по крайней мере не порицал) в образе мышления своих учеников, и тем долгом лояльности властям, который он считал связанным с воинской присягой. Одновременно, наблюдая за деятельностью Пестеля и его единомышленников, М. Муравьев все яснее чувствовал, что рано или поздно радикалы втянут движение и всех, кто когда-либо принадлежал к нему, в какую-нибудь самоубийственную авантюру.
В деревне он, по собственным словам, «наслаждался тихой счастливой семейной жизнью с милой женой». «Живем счастливо и одного просим у бога, чтобы сохранил нас в здравии и не нарушил нашей мирной юдоли», – сообщал он брату[176].
Между тем извне поступали сигналы, чрезвычайно важные для политического самоопределения Михаила. Первым и сильнейшим стал неожиданный отход от политической активности брата Александра. В январе 1818 года, будучи начальником штаба двенадцатитысячного отряда отборной гвардии в Москве, Александр командовал парадом, принимать который прибыл сам его венценосный тезка. Царь заметил какие-то неисправности в построении и не только прилюдно сделал А. Муравьеву резкое замечание, но и лично отправил его под арест. Почему обычно снисходительный император поступил так круто, доподлинно не известно. Может быть, затаил обиду на Муравьева за панибратское обращение на «ты» во время посещения венценосцем инкогнито масонской ложи, где Александр Николаевич служил ему чичероне. Как бы то ни было, Александр воспринял действия императора как оскорбление и написал прошение об отставке. Его настроение тех дней запечатлено в письме брату Николаю от 31 января 1818 года. «Дабы впредь избежать такового незаслуженного обращения, – пишет Александр, – дабы полковник Александр Муравьев, начальник штаба, служивший восемь лет с честью и отличием, бывший в походах, в 50-ти и более сражениях, впредь не был бы наказуем, как мальчишка, вышедший из кадетского корпуса, то я подал прошение в отставку»[177]. Прошение не было удовлетворено. Но Муравьев упорствовал и фактически прекратил исполнение своих обязанностей. Пока же он посвятил свободное время двум важным делам. Во-первых, ухаживанию за Прасковьей Шаховской – старшей из восьми дочерей князя Михаила Шаховского. Во-вторых, написанию памфлета против крепостного права и его защитников – документа весьма темпераментного, но в содержательном отношении идущего не далее тех, кто обличал крепостничество еще в екатерининские времена.
Александр I знал проблему лучше и глубже Муравьева и прокомментировал его писания весьма пренебрежительно: «Дурак! Полез не в свое дело!» Впрочем, скептически отозвавшись о литературно-политических опытах полковника Муравьева, царь высоко ценил его как талантливого и перспективного офицера. Со стороны царя даже последовал осторожный сигнал о его готовности вернуть тезке свое расположение: «Мне надо помириться с Муравьевым», – сказал он как-то с явным намерением, что эти слова будут переданы обиженному полковнику. Но Муравьев упорствовал. Может, он ожидал от царя извинений? Это было бы наивно и даже дерзко, но как знать.
Роман с Прасковьей Шаховской между тем развивался, и скоро дело дошло до помолвки. Невеста была четырьмя годами старше Александра и, видимо, сильнее его характером. Под ее влиянием он полностью переосмыслил всю свою предшествующую жизнь. Вот молитва, которую написал для себя Александр около 1820 года: «Боже милосердный! Ты являл себя рабу твоему. Ты бесконечною любовью своею от самого дня рождения моего привлекал меня к себе; но я, недостойный грешник, до 26-летнего возраста (то есть до женитьбы в 1818 году. –
