Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [56]
На одном из таких собраний, когда государя еще не было в Москве и его прибытия ожидали со дня на день, было зачитано письмо Сергея Трубецкого из Петербурга. Вот как запомнилось содержание этого послания присутствовавшему при зачтении Никите Муравьеву: «…[О]н извещал… что Государь Император решился отделить Польские губернии [то есть украинские, литовские и белорусские губернии, отошедшие к России после 1772 года] от России и, зная, что таковое предприятие не может исполниться без сопротивления, едет со всей царствующей фамилией в Варшаву, из коей издает Манифест о вольности крепостных людей и крестьян. Что тогда народ примется за оружие противу дворян, и во время всеобщего смятения Польские губернии будут присоединены к новому Царству [то есть к Царству Польскому]»[169].
Существуют и другие, менее экзотические, варианты пересказа письма Трубецкого. Сам он утверждал на следствии, что не писал в том письме ничего, кроме того, что, по словам Лопухина, государь император «положил тогда присоединить Российско-Польские провинции к Царству Польскому»[170]. Но суть та же: царь хочет отдать белорусские, литовские и правобережные украинские губернии Польше, он любит Польшу и не любит Россию, ценит поляков и презирает русских.
Чтение письма вызвало среди собравшихся негодование в адрес «царя-изменника». О том, чтобы проверить, насколько верны полученные известия, речи, как ни странно, не было. Зато звучало требование любой ценой сорвать «преступный замысел». До сих пор неизвестно, кто первый заговорил о цареубийстве, но эта мысль была поддержана всеми присутствующими.
Перед нами психологическая загадка. Присутствовали умные, здравомыслящие люди, боевые офицеры. (Несколько неадекватен был только Иван Якушкин, который в то время страдал от неразделенной любви и уже дважды предпринимал попытки самоубийства.) Но все они, не имея никаких доказательств правдивости сообщения, поддержали идею цареубийства, совершив тем самым тяжкое уголовное преступление: по уложению Алексея Михайловича, умысел на жизнь царя карался смертью. Это яркий пример того, как взаимное психическое заражение, подогреваемое вином и болезненной экзальтацией одного из присутствующих, лишает людей способности здраво оценивать ситуацию и управлять ею.
Далее речь шла уже только о том, «кто нанесет удар». Решили было тянуть жребий, но Якушкин потребовал, чтобы право «нанести удар и умереть» было предоставлено ему. Когда друзья предположили, что Якушкин не в себе, он предложил Фонвизину для проверки его вменяемости сыграть с ним в шахматы и выиграл партию. Предложение Якушкина было принято.
Какие-то детские игры со смертельной ставкой! Я подробно излагаю события этого злополучного вечера потому, что они хорошо передают дух экзальтации и какой-то скрытой суицидальности, который был не чужд поколению декабристов, но абсолютно чужд Михаилу Муравьеву. К счастью, его среди заговорщиков в этот вечер не было.
Наутро Сергей Муравьев-Апостол обдумал принятые накануне решения и написал товарищам записку (где же конспирация!) с призывом отказаться от непродуманного и опасного замысла. С ним согласились все, кроме И. Якушкина. Иван сказал, что для него все было всерьез, что он оскорблен тем, что друзья насмеялись над его жертвенностью, и заявил о выходе из общества. Прибывший вскоре в Москву Сергей Трубецкой опроверг все, о чем писал прежде, как не подтвердившийся слух. Кстати, об этом Трубецкому нужно было бы подумать, прежде чем отсылать письмо. Своей поспешностью, или, лучше сказать, безответственностью, он первый раз сыграл роковую роль в судьбе общества. Второй раз он сыграет ее 14 декабря 1825 года, согласившись на роль диктатора и не явившись на Сенатскую площадь.
Казалось бы, вопрос закрыт, но низкий уровень конспирации, а вернее – высокий уровень болтливости кого-то одного или нескольких из участников рокового собрания привел к тому, что по обеим столицам поползли слухи, которые связывали имя «Союза спасения» со страшным понятием «умысел на цареубийство». Михаил Муравьев не присутствовал на собрании, где шла речь о цареубийстве, но даже если он не входил в союз de jure, de facto был слишком близок к его руководителю и большинству сочленов, чтобы ничего не знать о произошедшем. Он также не мог не понимать, что даже нереализованное намерение цареубийства преступно, равно как и недонесение о нем. Над М. Муравьевым, как и над всеми, кто был причастен к «Союзу спасения», повис дамоклов меч обвинения в тяжком уголовном преступлении.
Эти события, безусловно, подтолкнули процесс, который в начале 1817 года инициировал Михаил Муравьев, – отход ряда членов организации от радикально-террористических позиций Пестеля. Да и распространявшиеся о «Союзе спасения» зловещие слухи подталкивали его членов к тому, чтобы вместе с Пестелевым уставом отбросить и прежнее наименование, начать все с чистого листа. В результате «Союз спасения» был упразднен и на его месте на базе разработанного при активном участии Михаила Муравьева «Законоположения» учреждена новая организация – «Союз благоденствия». Михаил Муравьев стал одним из учредителей новой организации. Согласно «Законоположению» учредители составляли руководящий орган – Коренной совет. В списке членов Коренного совета, составленном в 1826 году на основании обобщения показаний всех декабристов, числятся 23 человека. В основном это те же люди, которые упоминались среди деятелей «Союза спасения»: два Фонвизина, Александр и Никита Муравьевы, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, Сергей Трубецкой, Илья Долгоруков, Иван Бурцов, Федор Глинка, Михаил Лунин, Иван Якушкин, Павел Пестель, Михаил Орлов, Федор Шаховской, Павел Колошин и другие. Михаил Муравьев в списке стоит на 9-м месте. Но он не просто «один из многих». Он один из главных авторов «Законоположения» союза, лидер той группы, которая инициировала разрыв с радикализмом, привнесенным П. Пестелем. В некоторых работах по истории декабризма Михаил Муравьев упоминается как главный создатель «Союза благоденствия»
