Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [163]

XVIII. Схватка двух мифов

Внимательный читатель помнит первые страницы этой книги, где я рассказывал о том, что к моменту своей кончины в 1866 году М. Н. Муравьев был главным действующим лицом двух мифов, причем в одном он был злодеем, в другом – героем.

Существует мнение, что оба эти мифа сформировались в 1863–1865 годах, когда Михаил Николаевич руководил подавлением мятежа в Северо-Западном крае. В некрологе памяти Муравьева М. Н. Катков прямо утверждал, что до 1863 года покойный пользовался известностью только в административных кругах[483].

Действительно, до некоторого времени легенды о М. Н. Муравьеве распространялись в основном среди чиновников. Главными их распространителями были те, кто пострадал от его жестких и, как им представлялось, неправомерных действий по очистке государственной службы от лентяев, невежд и лихоимцев. Понятно, что легенды эти были преимущественно негативного свойства и Муравьев представал в них монстром, безжалостным и несправедливым. Сфера распространения этих легенд была в основном ограничена сословными рамками чиновничества, и поэтому претендовать на статус мифа они не могли: миф, как известно, распространяется поверх сословных и даже национальных границ. Но с того момента, как Муравьев вступил в должность министра и тем самым в круг сановников, реально влияющих на государственную политику, он привлек к себе внимание людей, посвятивших свою жизнь дискредитации Российского государства и его слуг, и наиболее известного среди этих людей – А. И. Герцена.

Александр Иванович покинул Россию в 1847 году. В то время Муравьев был еще мало известен широкой публике, и Герцен не был знаком с ним лично. Но о существовании Муравьева, «который начальник межевой части», он знал. Об этом свидетельствует его письмо другу и постоянному корреспонденту Н. Х. Кетчеру 6 июня 1844 года. Судя по всему, это первое упоминание о Михаиле Николаевиче в наследии его будущего безжалостного критика, и посвящено оно парадоксальным образом попытке получить протекцию Муравьева в трудоустройстве общего приятеля Герцена и Кетчера. Герцен просит Кетчера похлопотать через Краевского у Муравьева о зачислении Сергея Ивановича Астракова учителем высшей математики в Константиновский межевой институт[484]. Парадокс состоит в том, что позже политические противники Муравьева в числе прочего критиковали его за готовность протежировать родственникам и знакомым.

В эмиграции Герцен занялся политической пропагандой, адресованной главным образом русскому образованному классу. В 1853 году он создал в Лондоне Вольную русскую типографию, в 1855-м приступил к изданию ежегодного альманаха «Полярная звезда», а в 1857-м – приложения к «Звезде» политического ежемесячника «Колокол».

С легкой руки В. И. Ленина мы привыкли думать, что политическая пропаганда, развернутая «Колоколом», разбудила Россию. На самом деле Россию разбудила фактически инициированная царем дискуссия вокруг освобождения крестьян. «Колокол» стал оперативным и умным, хотя и однобоко радикальным, ответом на запрос русского общества, выросший из этой дискуссии. Финансировалась эта работа в значительной степени из средств, доставшихся Герцену в наследство от отца. В 1849 году Николай I наложил на эти средства арест, но позже по требованию банкирского дома Ротшильдов, с которым Россия вела переговоры о крупном займе, этот арест был снят. На пике популярности «Колокол» выходил тиражом до 5 тыс. экземпляров – цифра по тем временам огромная. Его читали во всех уголках России, включая Зимний и Михайловский дворцы, и во всех стратах образованного класса – от чиновников, профессоров, генштабистов и поместных дворян до великих князей и самого государя.

Муравьев быстро стал одной из главных мишеней критических стрел Искандера. Уже во втором номере «Колокола» (август 1857 г.), еще не называя героя по имени, Герцен иронизирует по поводу системы власти России, при которой «[д]остаточно переменить министра, чтобы вдруг из государственных крестьян сделать удельных, или наоборот»[485].

Этот пример интересен в двух отношениях. Во-первых, это, похоже, первое упоминание нового министра государственных имуществ в «Колоколе». А во-вторых, – это тот случай, когда хорошо видны «уши» осведомителя, от которого Герцен получил информацию. О своем намерении ввести в отношении обложения государственных крестьян те же правила, которые он исповедовал в отношении крестьян удельных, Муравьев, как мы помним, заявил перед своим вступлением в должность министра госимуществ весной 1857 года в беседе с глазу на глаз с тогдашним товарищем министра Д. П. Хрущовым. Логично предположить, что именно Дмитрий Петрович Хрущов снабдил издателей «Колокола» информацией об этом эпизоде.

Число упоминаний Муравьева в «Колоколе» быстро росло. Герцен зачисляет его в «черный кабинет», – якобы существующее теневое правительство России, которое противится освобождению крестьян. Поначалу Муравьев упоминался с определением «ренегат» – намек на его выход из «Союза благоденствия» в 1821 году. Летом 1858 года кто-то, скорее всего, П. В. Долгоруков, пересказывает Герцену слышанную кем-то в 1831 году в Гродно историю о реплике Михаила Николаевича относительно двух видов Муравьевых. И в номере от 1 августа Муравьев впервые упоминается с характеристикой «Муравьев, который вешает»