Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [161]
Во всех случаях выселенных сначала этапировали в ближайший город, а затем в порядке административной высылки – во внутренние губернии на казенные земли. Питание, содержание и транспортировка высылаемых, а также суммы на необходимые первоначальные расходы оплачивались из средств, собранных с местных помещиков в качестве контрибуции.
Муравьевский террор был жестоким. Жестоким, но не бессмысленным. В нем ясно просматриваются три цели: устрашение всех действующих и потенциальных участников и сторонников мятежа для его скорейшего завершения; разгром польско-католической духовной и хозяйственной монополии, удаление из края ее наиболее активных представителей и расчистка места для усиления русского присутствия в элитах края; ослабление и деморализация шляхетского антиимперского потенциала.
Я не берусь определить, превышают ли приведенные выше данные о масштабах муравьевского террора тот минимум, который неизбежен при подавлении мятежа в шестимиллионном крае, мятежа, в который в той или иной степени были вовлечены десятки, а может быть, и сотни тысяч людей. По меркам XX века масштабы муравьевского террора вообще мизерные, поэтому лицемерны взывания энциклопедий большевистских времен о «зверствах» Муравьева. Да и при подавлении мятежей, происходивших примерно в то же время в других странах мира, масштабы репрессий были неизмеримо большими.
Об одном таком примере – восстании сипаев в Индии Муравьев упоминает в письме к Валуеву от 11 августа 1863 года. «Англичане обвиняют нас в жестокости, тогда как все действия наши основаны на законности и милосердии. Хорошо бы лорду Непиру [лорд Фрэнсис Нейпир, в то время посол Великобритании в России] вспомнить, что они делали в Индии для укрощения мятежа, и сравнили бы свои действия с происходящими в здешнем крае, в коем с 1 августа по настоящее число в шести губерниях казнено смертью по приговорам военного суда всего 26 человек. Они все напечатаны и основаны на законах, по коим положено судить военным судом в 24 часа взятых с оружием в руках»[475]. Насчет того, что у него все основано на милосердии, генерал-губернатор, конечно, погрешил против истины, но на законе – пожалуй. И слово «всего» в отношении 26 казненных за 10 дней тоже сомнительно. Хотя если вспомнить, что в 1857 году, то есть всего за 6 лет до того, как Муравьев писал это письмо, в одном Аллахабаде английский полковник Джеймс Нелл казнил 6 тыс. мятежных сипаев, «что перед казнью их пытали, заставляли слизывать кровь с пола скотобойни прежде чем повесить или воткнуть штык в живот», что 14 сентября того же года англичане превратили штурм Дели в кровавую бойню, в которой погибли тысячи гражданских лиц[476], то муравьевское «всего» не покажется таким уж неуместным. Впрочем, Муравьеву эти цифры вряд ли были известны: о событиях в Индии сообщали в основном английские газеты, а они о таких фактах предпочитали не распространяться.
Все это так, и все же – бессудная высылка нескольких тысяч людей, в том числе женщин и детей… Что-то это напоминает: может быть, депортацию землевладельцев с Новгородских земель в конце XV века, а может быть, известные события века ХХ – в миниатюре, конечно[477].
Как бы то ни было, наметившаяся в июне тенденция к затуханию мятежа в июле продолжилась. «Уже к концу июля исчезли в Северо-Западном крае все проявления крамолы польской, паны и ксёндзы присмирели; Вильна и другие города превратились, можно сказать, из польских городов в русские», – вспоминал Д. А. Милютин[478]. В городах действительно стало гораздо спокойнее. Но в сельской местности и особенно в лесах борьба еще продолжалась. Согласно данным «Перечня», максимальное число боестолкновений – 42 пришлось на май, в июне (38) и июле (28) их численность снижалась, но в августе опять несколько возросла (34), хотя крупных боев стало меньше. И только с сентября тенденция затухания мятежа стала необратимой (сентябрь – 29 боестолкновений, октябрь 8).
С июля по инициативе предводителя дворянства Виленской губернии А. Ф. Домейко началась подготовка коллективного послания на высочайшее имя с выражением прискорбия о произошедших в Северо-Западном крае смутах, заверениями в неизменности верноподданнических чувств виленского дворянства и признанием нераздельности края с Россией. Справедливости ради следует упомянуть, что инициатива Домейко явилась на свет не сама собой, а в ответ на обращение Муравьева «Ко всем сословиям края» от 23 июня. На самом деле этот документ адресовался прежде всего дворянству. Муравьев указывал, что бо́льшая часть участников и сочувствующих беспорядкам принадлежит к католическому духовенству, дворянству и помещикам местного происхождения, что среди этой группы лиц почти нет таких, «на политическую благонадежность которых можно положиться». «Такое положение дел долее терпимо быть не может, – писал Муравьев, – дворяне и помещики, оставив несбыточные свои надежды, должны немедленно смириться. Прекратить всякое участие в бунте и содействие ему. В противном случае имения их будут подвергнуты секвестру, а они взяты под стражу и подвергнуты военному суду… Вместе с тем объявляю, что призванный волею царской для умиротворения края, я готов подать руку помощи и ходатайствовать у подножия престола милосердного нашего государя о тех несчастных жертвах подстрекательства и обмана, которые изъявят полное раскаяние и, возвратясь к своему верноподданническому долгу, докажут это не на словах, а на деле»
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.