Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [157]

, – не то разъяснял, не то оправдывался он, продолжая между тем жесткую линию. 27 мая в Динабурге был расстрелян отпрыск одного из знатнейших литовских родов 27-летний граф Леон Платер, о котором уже упоминалось выше. В конце мая – начале июня были повешены несколько офицеров русской армии польского происхождения, примкнувших к мятежникам. 15 июня взошел на эшафот сподвижник Шевченко и Чернышеского, глава тайной организации польских офицеров в русской армии, корреспондент Гарибальди и Герцена, капитан русского генерального штаба Зигмунд Сераковский. Он прибыл в Литву в середине апреля и, ссылаясь на решение центрального руководства восстания (Народного жонда), принял на себя руководство всем движением в Северо-Западном крае. Ему удалось быстро собрать довольно многочисленный отряд: по одним источникам, до полутора, по другим – до двух, по третьим – даже до пяти тысяч человек. Но боеспособность дружины Сераковского была невысокой. В первом же бою с регулярными войсками она была разбита, а ее предводитель ранен и взят в плен. Приговор военно-полевого суда был предсказуем, Муравьев, не колеблясь, конфирмовал его.

Одновременно с серией казней под неусыпным контролем генерал-губернатора активизировались регулярные войска на местах, начались секвестры имений пособников и участников восстания из числа местных помещиков. Были сформированы, вооружены и приступили к регулярным обходам и объездам местности отряды сельской стражи. Епископ Красинский, так и не ответивший на призывы Муравьева унять подрывную активность ксёндзов, был в административном порядке выслан из Вильны в Вятку. Маршрут ему был определен таким образом, чтобы он не проезжал через Петербург, где в его защиту могли выступить влиятельные политики и члены императорской фамилии. (Красинский проведет в ссылке 20 лет. Позже поселится в Кракове, где и скончается в 1891 году.)

По всему краю заработал механизм полевых судов и немедленного утверждения и приведения в исполнение их приговоров, административной высылки на каторжные работы или поселение, секвестра имений и взимания денежных штрафов. Приток в отряды мятежников добровольцев из числа городской молодежи – учеников, подмастерьев, учащейся католической молодежи – заметно уменьшился.

В течение первого месяца своей работы в Вильне Муравьев напряженно ждал реакции разных эшелонов мятежа на предпринимаемое им «наступление по всем фронтам». Ведь не было никаких гарантий, что жесткие действия властей остановят восстание, они могли вызвать и обратную реакцию – ожесточение и усиление террора со стороны восставших. А потенциальный резерв пополнения рядов мятежников был все еще очень велик.

Генерал-губернатор непрерывно подгонял войска, требуя от них более активных и наступательных действий. Боестолкновения происходили изо дня в день. На основании ежедневных сводок военного министерства Д. А. Милютин сообщает о происходивших в мае – июне напряженных боях в Гродненской губернии. Активизировались мятежники в Ковенской губернии, где действовал отряд под командой ксёндза Мацкевича численностью до 1300 человек. Там же упорно и умело отбивались от правительственных войск хорошо вооруженные отряды Яблонского, Езёранского и Станевича. В Виленской губернии инсургенты активно действовали в непосредственной близости от столицы края в Трокском уезде. В губерниях с преимущественно белорусским населением было спокойнее. В Минской губернии за все время восстания произошло 20 боестолкновений; в Могилевской губернии – 6, последнее 28 апреля; в Витебской губернии – одно, уже упомянутое нами нападение отряда графа Леона Платера на транспорт с оружием в апреле[466]. Убедительное свидетельство того, что если первоначально среди белорусских крестьян и были колебания, то с появлением в крае твердой имперской администрации они сделали окончательный выбор в пользу лояльности в отношении русских властей. Мятежники везде терпели поражение, но и правительственные войска несли ощутимые потери. На фоне резкой активизации правительственных сил последней надеждой повстанцев оставалась вера в военное вмешательство европейских держав.

Называлась даже дата англо-французского десанта в восточной Балтике – 15 июля. Интересно, что эти слухи ходили не только в мятежном крае, но и в самых высоких петербургских кабинетах. В дневниковой записи 20 мая министр внутренних дел Валуев сообщает, что имел встречу с военным министром Д. А. Милютиным: «Последний неутешителен и неуспокоителен. Он слышал от Горчакова [министра иностранных дел] сегодня, что война ожидается уже в июле или даже июне[467]. (Хорош же уровень информированности: трое высших сановников передают друг другу непроверенные слухи о событиях, которые должны начаться со дня на день.)

Между тем ни в Париже, ни в Лондоне в отношении польских дел не было единодушия. Многим импонировала идея поддержать поляков против русских. Она прекрасно вписывалась как в традиционную британскую стратегию «сдерживания» России, так и в успешно апробированную в Италии тактику Наполеона III – путем поддержки национально-освободительных движений ослаблять конкурентов (в данном случае Австрию) и усиливать свои геополитические позиции. Но воевать с Россией за поляков? Для всех трех потенциальных участников такого предприятия – Франции, Англии и Австрии это было прежде всего слишком дорого. Дорого в чисто финансовом отношении, но и не только. Во Франции и Англии была еще очень свежа память об огромных человеческих потерях, которыми пришлось оплатить победу над Россией в Крымской войне. Но там на кону были Босфор и Дарданеллы. Восстановление Польши в границах 1772 года, а именно таким было непременное требование восставших поляков, было чревато появлением на карте Европы нового сильного игрока. Для Австрии это было неприемлемо вдвойне, так как автоматически вставал на повестку дня вопрос о Галиции. Кроме того, участие Австрии в антироссийской коалиции прямо толкало Россию в объятия Пруссии – главного конкурента Австрии в борьбе за лидерство в процессе объединения германских земель. Для Франции русско-прусский альянс также не сулил ничего хорошего. В Британии же всякое антиимпериалистическое предприятие, даже если оно ослабляло извечного конкурента, воспринималось подозрительно, ибо, начиная с отложения североамериканских владений, Британская империя сама все чаще сталкивалась с необходимостью самозащиты. Незадолго до описываемых событий ей пришлось вести долгую и кровопролитную борьбу против восстания сипаев в Индии…