Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [155]

Были в муравьевских инструкциях и несколько строк, касающихся мятежников, от которых веяло если не великодушием, то снисхождением. Касались они, правда, только тех, кто по своей воле покидал отряды повстанцев и просил о пощаде. Таких крестьян и однодворцев предписывалось «водворять по месту их жительства», устанавливать за ними надзор со стороны общины и повторно приводить их к присяге. С них также было велено брать показания о главарях и планах «шаек», их складах и лагерях.

В целом инструкции нового генерал-губернатора были, как видим, весьма жесткими, а вернее – жестокими. Но справедливости ради нужно сказать, что по некоторым принципиально важным пунктам они не были сочинены Муравьевым. Право и обязанность «немедленно предавать военному суду по Полевому уголовному уложению взятых с оружием в руках предводителей и главных зачинщиков сопротивления военной силе или гражданским властям, или нападений на воинских чинов и мирных жителей с тем, чтобы приговоры судов по конфирмации местными военными губернаторами приводились в исполнение на месте преступления», а остальных задержанных мятежников либо также предавать военному суду, либо подвергать административному взысканию по усмотрению генерал-губернатора[461], были возложены на генерал-губернатора мятежного края еще при Назимове. Полевое уголовное уложение было введено в 1812 году. Большинство рассматриваемых в нем преступлений каралось смертной казнью. Таким образом, генерал-губернатору мятежного края не только разрешалось, но прямо предписывалось использовать эту страшную меру для скорейшего подавления мятежа.

Как бы то ни было, механизм жестокой наступательной борьбы против мятежа был построен. Нужно было немедленно запустить его в действие, причем так, чтобы это сразу же почувствовали и мятежники, и колеблющиеся, и мирные обыватели, и в первую очередь – крестьяне, основное население края.

Жестких решений в отношении мятежников и их пособников было немало и при предшественниках Муравьева. Но большинство вожаков и вдохновителей мятежа были дворянами, зачастую из самых аристократических фамилий, нередко – духовными лицами. Послать их на эшафот означало нанести удар по чувству интернациональной сословной солидарности дворянства. Телесные наказания и даже казни провинившихся крестьян или солдат это сословие принимало как печальную необходимость. Но тот, кто посылал на эшафот дворянина, тем более дворянина-священника, а ксёндзы почти поголовно были шляхетского происхождения, становился нерукопожатным «людоедом».

Предшественник Муравьева в Вильне и его коллеги в Варшаве не решились жертвовать своей репутацией. 2 года и 4 месяца они пытался воздействовать на мятежников снисхождением, избегая крайних средств. Как только суровые приговоры касались священнослужителей или аристократов, в Петербурге и во всех европейских столицах включался негласный, но эффективный механизм лоббирования снисхождения и гуманности, и грозные приговоры сначала не утверждались, потом смягчались и нередко по прошествии времени заменялись высылкой осужденных за границу, а то и ссылкой в собственное поместье под надзор полиции, которая вполне симпатизировала герою освободительной борьбы. В результате угрозы и даже суровые приговоры внушали закулисным кукловодам мятежа не страх перед русскими властями, а пренебрежение к ним. Потому и улыбался епископ Красинский в ответ на угрозы и предостережения Муравьева, а мятеж, несмотря на военные поражения инсургентов, не только не угасал, но, хоть и медленно, разгорался.

Дело было за тем, чтобы убедительно продемонстрировать всем антирусским элементам, что время снисхождения прошло, что за жесткими инструкциями последуют жесткие действия.

Муравьев был изначально готов к этому, о чем и заявил царю, сказав, «что готов собою жертвовать». На сам конфликт, как и на все в политической жизни, он смотрел с последовательно имперских позиций, и необходимость подавить мятеж в кратчайшие сроки не вызывала у него никаких сомнений.

Во-первых, он понимал, что затягивание мятежа повышает вероятность вмешательства в конфликт на стороне поляков европейских держав – прежде всего Франции, но также Англии и Австрии. В принципе, ничего невероятного в таком развитии событий не было. Совсем недавно Франция принимала активнейшее участие в борьбе итальянцев за освобождение из-под австрийского ига. Почему бы ей было не помочь полякам освободиться из-под ига русского? Весной – летом 1863 года такой сценарий считался в Петербурге едва ли не неизбежным.

Во-вторых, мятеж и борьба с ним каждый день уносили множество жизней. В 1915 году составитель цитированного выше «Перечня боевых столкновений» А. И. Миловидов на основании архивных документов подсчитал, что боевые потери русских войск в Северо-Западном крае за 1863–1864 годы составили 261 человека убитыми и 916 ранеными, по другим данным, зафиксированным еще при жизни М. Н. Муравьева, – 292 убитых и 111 умерших от ран[462]. Кроме того, от рук мятежников погибли несколько сот русских крестьян, священников, чиновников, а также белорусов и литовцев, сотрудничавших с русскими властями. Точно установить боевые потери повстанцев невозможно, так как раненых и часть убитых они при отступлении уносили с собой. По данным «Перечня», число убитых инсургентов составляет около 6 тыс. человек, раненых – более 700. Эти цифры стали известны много позже. В мае 1863 года (это самая активная фаза мятежа) было очевидно одно: каждый день мятеж забирает сотни человеческих жизней, и чем быстрее он прекратится, тем меньше жертв будет как среди русских солдат, так и среди мирных обывателей и рядовых мятежников.