Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [153]
Общую численность участников этих боестолкновений со стороны мятежников определить трудно, пожалуй, даже невозможно. Архивы содержат данные о примерном количестве бойцов в каждом бою, которых (боев) за весь период активной вооруженной борьбы (с января по декабрь 1863 г.) насчитывается 251. Суммируя примерное число бойцов в каждом из них, автор цитированного выше «Перечня» получает цифру свыше 77 тыс.[457]. Эта цифра, безусловно, завышена, так как многие, если не большинство повстанцев участвовали более чем в одном бою и, следовательно, подсчитывались несколько раз. Осторожная оценка совокупной численности повстанческих отрядов в несколько десятков тысяч бойцов преставляется более или менее реалистичной. Мятежники действовали неумело, но решительно и дерзко, несли тяжелые потери, но собирались вновь. Шляхтичи из числа отставных, а порой и действующих офицеров русской армии становились во главе их отрядов. Этим отрядам противостояло до 90 тыс. штыков и сабель регулярной армии[458], так что перспективы военной победы у повстанцев не было, но затягивание мятежа на неопределенное время повышало шансы военного вмешательства извне, а еще больше – победы пораженцев в окружении царя. Все это было известно Муравьеву. Дополнительные трудности были связаны с тем, что у Назимова не была налажена политическая и военная разведка, поэтому надежная информация о закулисье восстания, о ближайших и перспективных планах повстанцев и их потенциале была весьма фрагментарной или отсутствовала вовсе. Так что сбор, накапливание и обработку информации приходилось начинать практически заново. Фактор времени становился решающим.
В первые недели своего пребывания в Вильне Муравьев работал по 20 часов в сутки, оставляя на сон 4 часа, – с 2.00 до 6.00 (письма А. А. Зеленому). Все остальное время генерал-губернатор проводил в своем рабочем кабинете за бесконечными встречами с информантами, изучением документов, диктовкой инструкций, воззваний и служебных писем. От перенапряжения глаз стала быстро прогрессировать катаракта, и писать самому становилось все труднее. Некоторые письма Муравьева министрам, задуманные как личные, начинаются с извинений за то, что написаны не своей рукой.
Собранная информация была неутешительна. Она свидетельствовала о том, что в большинстве уездов подпольные повстанческие комитеты фактически без помех осуществляли функции полиции, жандармерии, духовного окормления, продовольственного обеспечения и вооружения мятежников. С кафедр костелов звучали прямые призывы к вооруженной борьбе. Шляхта и те десятки тысяч семейств, которые за несколько предшествовавших десятилетий не смогли доказать своего дворянства и были переписаны в однодворцы, то есть приравнены к государственным крестьянам (оценочно около 8 % от общей численности населения), составляли основной резерв пополнения повстанческих отрядов. Помещики исправно снабжали повстанцев продовольствием, предоставляли им кров и стол в своих имениях. Основная масса белорусского крестьянства не симпатизировала «польским панам» и не верила их посулам. Но под давлением и прямым шантажом шляхты и ксёндзов, не чувствуя защиты со стороны бездействующей государственной администрации, начинала колебаться. В литовских уездах немалое число крестьян оказалось в рядах мятежников. Верхушку немногочисленного городского населения образовывали чиновничьи семьи – жены, взрослые дети, прислуга, которые под влиянием ксёндзов и польской патриотической печати были зачастую еще более рьяными приверженцами немедленного возрождения великой Польши и изгнания постылых москалей, чем главы семейств. Еврейство, составлявшее в городах края от половины до >2/>3 населения, глухо волновалось. Часть молодежи сочувствовала восстанию. Большинство кагальных авторитетов стремилось прежде всего к спокойствию и порядку, так необходимым для ремесла и торговли, и выжидало, на чью сторону склонится чаша весов. Пока же еврейство было вынуждено сохранять лояльность как в отношении незаконных, но активных сторонников мятежа, так и в отношении законной, но до приезда Муравьева фактически бездействовавшей русской администрации. То есть ситуация была тревожной и при дальнейшем промедлении могла качнуться в пользу мятежников.
После сбора и анализа информации требовалось прежде всего разработать и ввести в действие инструкции для согласованных и единообразных действий единственной на тот момент дееспособной силы, имевшейся в руках генерал-губернатора, – размещенных в крае и дополнительно введенных в него русских войск. Именно им, военным, поручалось создать во всех уездах края новое военно-гражданское управление. 26 мая было разослано циркулярное указание командующим войсками в губерниях края. Оно было кратким. Избрать наиболее опытных и распорядительных офицеров для назначения их военно-уездными начальниками, вверив каждому воинский отряд согласно особому расписанию. Этим отрядам не оставаться неподвижными, но все время обходить уезд. Это требование имело не только чисто военное измерение – оперативное обнаружение и результативное преследование небольших групп повстанцев. Таким способом Муравьев рассчитывал создать эффект одновременного повсеместного присутствия российских войск, отобрать у мятежников инициативу выбора времени и места боестолкновений
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.