Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [152]

.) Но он вез с собой продуманную за короткое время, прошедшее с момента назначения на новую должность, и в общих чертах согласованную с царем программу действий, «систему», как он любил выражаться. Эту систему он обсудил и с основными профильными министрами – Милютиным, Валуевым, шефом жандармов Долгоруковым, но искреннюю поддержку получил только от Д. А. Милютина. Поэтому перед отъездом он договорился с А. А. Зеленым о том, что тот будет конфиденциально информировать его о настроениях в высших эшелонах власти и лоббировать максимально быстрое и точное исполнение профильными министрами запросов виленского генерал-губернатора. Зеленой добросовестно исполнял эту договоренность, о чем свидетельствует его переписка с М. Н. Муравьевым в 1863–1864 годах. К ней мы еще будем обращаться.

Администрация огромного края с 6 млн разноплеменного населения к моменту назначения Муравьева была фактически разрушена саботажем чиновников, бо́льшую часть которых составляли дворяне-католики из местных поляков либо ополяченных белорусов или литовцев. Поэтому главным, если не единственным на первых порах, инструментом решения поставленной задачи были войска – достаточно многочисленные и хорошо подготовленные армейские и гвардейские подразделения, размещенные в крае или введенные после начала мятежа. Первоочередной задачей было поднять боевой дух войск. Поэтому одним из первых документов, выпущенных Муравьевым по прибытии в Вильну, было обращение к войскам. Новый главнокомандующий передавал личному составу благодарность царя за доблестную службу и выражал уверенность в том, что «дружными усилиями нашими дерзкие крамольники скоро понесут заслуженную ими кару и порядок восстановится во вверенном мне крае»[455].

В первые же дни своей службы в Вильне новый губернатор провел общее совещание чиновников губернских администраций шести губерний Северо-Западного края. Спокойно, но твердо он заявил собравшимся чиновникам, что считает мятеж результатом польского сепаратистского заговора и пропаганды и что прибыл он с высочайшим поручением и твердой решимостью безжалостно подавить вооруженное восстание, пресечь сепаратистские и антирусские демонстрации, в полном объеме и в кратчайшие сроки восстановить в крае действие законов империи. Чиновникам, не согласным с озвученной программой, было предложено немедленно подать в отставку.

В тот же день состоялось и первое отстранение от должности одного из ключевых чиновников силового блока. Жандармский окружной генерал Гильдебрант, который докладывал в Петербург об уничтожении отряда графа Платера русскими старообрядцами как о нападении крестьян на мирного помещика, и теперь, в Вильне, продолжал настаивать на своей версии и требовал принятия жестких мер в отношении старообрядцев. После окончания совещания Муравьев попросил Гильдебранта задержаться и, оставшись с генерал-жандармом наедине, заявил, что не будет с ним работать и предлагает ему отправиться в Петербург в распоряжение его начальника – шефа жандармов князя Долгорукова. Через неделю Гильдебранта уже не было в Вильне. Долгоруков был крайне недоволен тем, что отстранение его подчиненного не было предварительно согласовано с ним. Но пойти по пути межведомственных согласований значило бы потерять важнейшее преимущество тех чрезвычайных полномочий, которые предоставил виленскому генерал-губернатору царь – оперативность в принятии и выполнении управленческих решений. Царь поддержал Муравьева.

Отдельный разговор Муравьев провел с католическим духовенством. В губернаторский дворец были приглашены ксёндзы во главе с епископом Виленским Адамом Станиславом Красинским. Епископ Красинский, отпрыск одного из древнейших родов литовских магнатов, ученый-богослов, полиглот, переводивший на польский произведения Горация и «Слово о полку Игореве», с улыбкой выслушал заявление генерал-губернатора о его намерении строго преследовать мятеж и крамолу, невзирая на лица, и призыв к католическому духовенству содействовать этой работе. Свою ответную речь епископ начал по-французски, но Михаил Николаевич остановил его и предложил говорить по-русски. Прелат перешел на русский и, не переставая улыбаться, заявил, что никакого мятежа в крае нет, просто войска гоняются по лесам за несколькими несчастными повстанцами, как за зайцами. Таким образом, высший духовный авторитет католиков края отрицал сам факт мятежа и тем более причастность костела к его духовной и военно-технической подготовке.

Но у Муравьева была другая информация. В те самые дни, когда новый генерал-губернатор вступал в должность, и в последующие недели одновременно в разных частях края – Виленской, Ковенской, Гродненской, и других губерниях шли серьезные бои регулярных войск с повстанцами. Всего за первую половину мая в крае произошло 23 боестолкновения, и в некоторых из них участвовало по несколько сот мятежников[456]. А чуть раньше, 26 апреля, в Вилкомирском уезде Ковенской губернии войска под командованием генерал-майора Ганецкого нанесли поражение отряду численностью до полутора тысяч человек, руководимому изменившим присяге капитаном российского Генерального штаба Зигмунтом Сераковским – знаменитым Даленго.