Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [150]
Чтобы переломить ситуацию, нужно было найти человека умного, опытного и достаточно знающего край, чтобы предложить систему действий, способных быстро остановить мятеж, и достаточно решительного, чтобы принять на себя ответственность за реализацию этой системы, включая неизбежные жесткие меры. Человека, достаточно укорененного во властных структурах и имеющего прямой выход на императора и высших должностных лиц империи, чтобы решать в Петербурге возникающие вопросы, минуя бюрократические проволочки и через голову польского и европейского лобби во всех эшелонах власти. Именно таким человеком был М. Н. Муравьев. Похоже, он сам понимал это. Во всяком случае, он отменил запланированную на весну 1863 года поездку в Европу для продолжения лечения и внимательно наблюдал за ходом событий.
Существует несколько версий того, как состоялось призвание недавно отставленного Муравьева на должность главного усмирителя мятежа в Северо-Западных губерниях. Д. А. Милютин в воспоминаниях рассказывает о том, как 15 апреля по приказу государя он сообщил Михаилу Николаевичу «желание его величества узнать его [Муравьева] соображения по некоторым вопросам, касающимся нынешних военных обстоятельств»[446], и пригласил его приехать для этого в Петербург. Получив письмо, рассказывает Милютин, генерал Муравьев на другой же день, 18 апреля, выехал из Москвы и, прибыв 19-го числа в Петербург, тут же был принят государем. Все это верно с тем лишь уточнением, что приглашение государя приехать в Петербург военный министр отправил в Москву не Михаилу Николаевичу, который находился в Петербурге, а его брату – Н. Н. Муравьеву (Карскому). Об этом имеется сообщение в Записках Николая Николаевича: «16 апреля получено мною в Москве письмо от военного министра, изъявлявшего желание государя, дабы я приехал в Петербург… Выехав 18-го, я приехал в Петербург 19-го и поместился у брата Михайлы…»[447]. Сохранились и копии телеграмм Милютина Н. Н. Муравьеву и ответа Н. Н. Муравьева[448]. Так что Д. А. Милютин, писавший мемуары через четверть века после событий, просто перепутал.
Еще одна версия исходит от Андрея Николаевича Муравьева. О ней мы уже упоминали. Имеются также известия, что кандидатура отставного министра госимуществ была подсказана государю А. А. Зеленым, что тоже возможно. Наконец, есть свидетельство самого Михаила Николаевича. 25 апреля, рассказывает он, «брат мой был у государя… как вдруг приезжает от государя фельдъегерь с приглашением меня к нему… Его величество сказал, что имеет до меня просьбу, чтобы я принял управление Северо-Западным краем… он надеется, что я прекращу там мятеж… Предложение государя было для меня совершенно неожиданно… В особенности когда, оставляя Министерство, я видел нерасположение государя, направляемое против меня великим князем Константином Николаевичем…»[449].
Насчет «полной неожиданности» предложения царя Михаил Николаевич, видимо, лукавит. Слухи о возможности такого поворота событий уже некоторое время ходили по Петербургу. Их слышал брат Николай; да и А. А. Зеленой, если и не был их источником, то во всяком случае не мог их не слышать и не поделиться ими со своим бывшим начальником. В дом М. Н. Муравьева уже потянулись сановники: Милютин, Горчаков, Блудов, Долгоруков[450]. К тому же неделей раньше государь в день своего рождения, увидев Михаила Николаевича в дворцовой церкви, сам заговорил с ним о событиях на Северо-Западе.
События были действительно тревожные. Руководимый единым подпольным центром, пожар восстания разгорался. На месте рассеянных войсками отрядов мятежников возникали новые. Уже с конца января они стали появляться сначала в Гродненской, а потом и в других белорусских и литовских губерниях, театр военных действий приближался к Петербургу. Во второй половине апреля отряд повстанцев под командованием 27-летнего графа Леона Платера под Динабургом разграбил обоз с оружием. Правда, дальше Платера ждало фиаско: издавна жившие в тех местах русские крестьяне-староверы, вооружившись чем попало, отбили обоз и частью разогнали, частью перевязали мятежников. В плену у староверов оказался и их предводитель. Но пока усилиями пропольского лобби сообщение об этом событии пришло в Петербург как рассказ о крестьянском бунте против помещиков, о новой Галицийской резне – намек на события 1846 года, когда крестьяне-русины вырезали в австрийской Галичине сотни польских помещиков и членов их семей.
Это еще больше усилило панику. Имперские власти – наместник Царства Польского великий князь Константин Николаевич и виленский губернатор, личный друг царя В. И. Назимов пребывали в растерянности и не могли или не хотели отказаться от политики умиротворения бунтовщиков уступками и всеобщей амнистией. Константин Николаевич принимал в Варшаве лидеров польской оппозиции и выслушивал от них намеки на желательность принятия им, Константином, польской короны. Император по рекомендации брата дал аудиенцию в Петербурге графу Станиславу Замойскому, зятю Адама Чарторыйского, одному из вождей мятежа, и выслушал от него, хотя и преподнесенное в мягкой форме, но дерзкое по существу заявление о претензии поляков на независимость в границах 1772 года. Сам факт такой аудиенции серьезно повышал акции польской оппозиции в Европе.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.