Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [148]
О польском восстании 1863–1864 года имеются подробные свидетельства многих людей, которые самым непосредственным и активным образом на разных уровнях – от главнокомандующего и министров до руководителей среднего звена – участвовали в его подавлении. Это прежде всего записки самого М. Н. Муравьева, надиктованные им с 3 января по 4 апреля 1866 года, и его Всеподданнейший отчет об управлении Северо-Западным краем в 1863–1865 годах. Вторым по значимости источником мне представляются воспоминания Д. А. Милютина, занимавшего в то время пост военного министра и получавшего подробнейшую информацию о ходе вооруженной борьбы против мятежников. Над воспоминаниями об этом периоде Д.А. Милютин работал спустя два десятилетия после описываемых событий, и в них встречаются некоторые малосущественные ошибки. Но зато записки военного министра подкреплены огромным объемом фактического материала из его обширного архива, недоступного другим мемуаристам. Большой интерес представляет, далее, дневник министра внутренних дел России П.А. Валуева, получавшего подробную информацию о социально-политической ситуации на охваченных мятежом территориях и действиях должностных лиц. Дневниковые записки Валуева писались по свежим следам событий и не предназначались для печати. В них много субъективного, эмоционального, что и придает им особую ценность. Оставили воспоминания и многие другие участники событий: от пылких почитателей М. Н. Муравьева до лютых его врагов. Бо́льшая часть этих свидетельств опубликована. Поэтому я не стану подробно излагать историю мятежа в Северо-Западном крае, борьбы Муравьева против мятежников и его работы по русификации края. Постараюсь сосредоточиться на тех вопросах, которые кажутся мне не до конца проясненными или особенно важными для понимая того, «как это собственно было».
Итак, в ночь с 10 на 11 января 1863 года, ровно в полночь, звон колоколов костелов по всему Царству Польскому подал сигнал к нападению отрядов вооруженных повстанцев на казармы русских воинских частей, воинские склады, почтовые и банковские отделения. Начался вооруженный мятеж.
Ему предшествовал длительный период нарастания в Царстве Польском и в западных губерниях России антирусских настроений и все громче заявляемых стремлений к восстановлению независимой Речи Посполитой в границах 1772 года, то есть включая правобережную Украину, Белоруссию и Литву. В сущности, это стремление польских патриотов никогда не исчезало. За него они сражались в 1792-м под знаменами Костюшко и в 1812-м – под наполеоновскими штандартами. За него восстали в 1830-м и создали более чем стотысячную регулярную армию, которая почти год противостояла военной мощи Российской империи. В течение 30 последующих лет ностальгия патриотов Речи Посполитой по былому величию никуда не исчезла, но тяжелая рука Николая I и жесткий контроль со стороны царского наместника в Польше фельдмаршала Паскевича лишали патриотов всякой надежды на осуществление их мечты. Российская империя казалась непобедимой и всесильной, а Николай – закрытым для любых попыток умолить его о расширении польских свобод.
После поражения России в Крымской войне, смерти Николая I и воцарения его сына ситуация изменилась. Европа увидела, что Россия не всесильна и на нее есть управа в лице союза западных держав, а новый царь, хотя и просил поляков на первой же официальной встрече с ними «оставить мечты» о независимости, одновременно уверял их в своей готовности идти навстречу законным пожеланиям относительно расширения польского самоуправления и развития польской культуры.
Начало великих реформ в России еще более ободрило польских патриотов. При этом с их стороны речь вовсе не шла о том, чтобы на готовность России к лояльности в отношении своих польских подданных отвечать своей готовностью к лояльности в отношении русского владычества. При всех различиях между радикальными и умеренными течениями вся польская элита относилась к послаблениям со стороны России исключительно как к приобретению дополнительных возможностей для подготовки к решающим битвам за возрождение независимой Польши. Этого-то не понимала или не хотела понять та часть российского истеблишмента, которая надеялась умиротворить поляков посредством умеренности и кротости.
Для польских элит, имевших за плечами несколько веков имперского доминирования в Восточной Европе и к тому же спаянных мощными узами одного из самых эмоционально насыщенных вариантов католицизма, мечта о Польше от моря до моря была вполне естественной. Но также естественной для элит Российской империи, которая за два столетия распространила свое владычество на три континента и десятки соседних народов, была уверенность в законности права победителя. Столкновение было неизбежно, а иллюзия ослабления России и симпатия европейских правительств, парламентов и общественности к польским притязаниям подталкивала вождей польского национализм к тому, чтобы не откладывать это столкновение в долгий ящик.
Два года продолжалось планомерное и энергичное нагнетание антирусских настроений и патриотических страстей. Этим неустанно занимались католическая церковь, польская эмиграция в зарубежной Европе, группировавшаяся вокруг клана Чарторыйских, европейские либералы и польские радикал-патриоты. Религиозные праздники и годовщины событий, значимых для польской истории, становились предлогом для политически окрашенных церковных шествий и массовых манифестаций под патриотическими лозунгами. Манифестации все чаще и не вполне стихийно перерастали в столкновения с русскими войсками, вынужденными исполнять функции бездействовавшей местной полиции. Когда в ходе одного из таких столкновений в Варшаве погибли пятеро демонстрантов, они были превращены в символ польского мученичества и русских зверств. Все польки образованного класса в Царстве и западных губерниях России оделись в траур и в течение двух лет непрерывно носили его на всех публичных мероприятиях как постоянное напоминание о мученичестве Польши. Русская администрация все меньше могла, а официальная польская – все меньше хотела управлять событиями. Одновременно велась активная подпольная работа по организации параллельной администрации, формированию боевых структур, приобретению оружия.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.