Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [146]
Эксцессы такого рода возникают постоянно. Это бесит великого князя, он жалуется брату. Жалобы его, как видно из дневника Константина Николаевича, далеко не всегда состоятельны. Вот запись от 21 декабря 1858 года. «Комитет финансов. Рассматривали предварительную записку о государственной росписи, по которой заявлен дефицит в 24 миллиона. Страшная история… Потом страшная сцена с Муравьевым из-за продаж государственных имуществ. Он лгал с неимоверной наглостью, так что у меня сердце билось, что я думал, что свалюсь. Ужасный человек! Бедный Саша, ему верящий»[434]. «Ложь» Муравьева состояла в том, что государственные имущества тот продавал по приказу императора. На следующий день Константин поехал к «Саше» специально, чтобы разоблачить «лжеца». Оказалось, Муравьев говорил правду. «Сожалею», – записал Константин в дневнике, но вряд ли он извинился перед Муравьевым. Наоборот. В тот же вечер на бале-маскараде у Елены Павловны Константин в маске («меня никто не узнавал», пишет он) подошел к Михаилу Николаевичу и отпустил злую шутку: «попросил, чтобы он записал меня в свои племянники» (намек на протежирование Муравьевым своих многочисленных родственников, в то время дело совершенно рутинное). Ребячество, конечно, вряд ли допустимое в отношении 62-летнего министра. История тем не менее интересная. Раз Константин язвил министра госимуществ за протежирование родственникам, значит, ничего более серьезного за Муравьевым не числилось.
Александра рассказы брата раздражали. Окончательно ссориться с Муравьевым он не хотел: Министерство госимуществ исправно поставляло в казну растущие из года в год доходы, так необходимые для реформы. Поэтому царь злился на брата за постоянное подзуживание, искал дополнительные аргументы, чтобы похвалить Муравьева. «…[Н]а Муравьева много кричат, но ему должно отдать справедливость, что он умеет выбирать людей, наприм[ер], Зеленого и тебя», – сказал он как-то Валуеву[435]. Царь даже наградил Михаила Николаевича, и наградил по-царски: в апреле 1860 года ему были пожалованы 20 тыс. десятин ненаселенной земли в Самарской губернии. Муравьев наконец стал по-настоящему богат. Но это не заставило его уняться.
Последние усилия повлиять на ход реформ были предприняты им в начале 1861 года, когда на Государственном Совете проходило утверждение окончательного текста Положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости.
При рассмотрении вопроса о размерах крестьянских наделов и повинностей Муравьев предлагает не устанавливать их немедленно, а получить сначала предложения губернских присутственных мест. Из Петербурга, мол, всего не учтешь. Казалось бы, предложение вполне разумное. Но Константин Николаевич и его сторонники воспринимают его лишь как попытку затянуть вопрос. А ведь при открытии заседаний Государственного Совета говорилось о необходимости изыскать «возможность исполнить Высочайшую Государя Императора волю о непременном определении размера надела теперь же и здесь, а не на местах…»[436]. Была и подходящая «красивая» дата – 19 февраля, годовщина восшествия Александра на престол. Если ждать предложений из губерний, к этой дате не успеть. Публиковать же манифест и пакет законов к нему без цифр нельзя: «…[В] минуту освобождения нельзя допустить никакой неопределительности в цифрах наделов и повинностей, – горячился Константин, – …народ будет оставлен в неизвестности… Злейший враг России не мог бы придумать более пагубного предложения…»[437]. Правда, никакой «определенности для народа» в положениях и не предполагалось, только верхняя и нижняя граница по губерниям и местностям… Как бы то ни было, большинством голосов было поддержано предложение Муравьева. Но окончательное решение принадлежало императору, и император поддержал меньшинство во главе со своим братом. И вот дело доходит до утверждения этих цифр. Муравьев обращает внимание на то, что размеры крестьянских наделов, предлагаемые редакционной комиссией, по ряду губерний значительно превышают те, что существуют в настоящее время. Такие наделы будут означать разорение нынешних землевладельцев из числа мелких и средних помещиков и приведут к уменьшению помещичьей запашки, то есть к сокращению производства товарного хлеба. Кроме того, «если губернские комитеты были призваны сказать свое мнение о наделе, признаваемом для крестьян удовлетворительным и полезным, то не представляется на вид ни основания, ни повода отбросить предлагаемые ими размеры»[438]. В ответ ему звучит напоминание о том, что государь желает, чтобы крестьяне с самого момента провозглашения манифеста почувствовали улучшение своего положения. Когда дело доходит до голосования, 27 членов Государственного Совета поддерживают Муравьева. 16 против. «И я тоже», – собственноручно приписывает император к тому столбцу в протоколе заседания Совета, в котором перечислены голосовавшие против предложения Муравьева.
