Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [149]
В Северо-Западном крае эта работа шла не так энергично, как в Царстве, но постепенно набирала обороты. Почти вся местная элита – помещики, католическое духовенство, нижние и средние страты чиновничества, мелкопоместная шляхта, учителя, студенты – независимо от своих собственно польских, литовских или белорусских этнических корней, как и 30 лет назад, была здесь католической и польскоговорящей. В этой среде усилиями эмиссаров из Царства и местных активистов формировались подпольные сеймы и комитеты. Большинство населения – крестьяне: белорусы в одних уездах и литовцы (жмудь) в других – все более подвергались «антимоскальской» пропаганде, но пока выжидали. Литовцы, почти поголовно католики, в языковом отношении равноудаленные от поляков и русских, воспринимали эту пропаганду с большей готовностью. Белорусы, хотя и «новоиспеченные», но православные, не подверженные прямому воздействию костела и к тому же по языку более близкие к «москалям», были настроены к польской пропаганде скептично и скорее склонялись к сотрудничеству с русской администрацией, но она безмолвствовала и бездействовала. Еврейские общины, составлявшие до половины населения в городах, изо всех сил старались сохранять нейтралитет между официальными имперскими и подпольными повстанческими властями. Русские военные подразделения, русская краевая и губернские администрации находились как бы во враждебной оккупированной ими стране и по мере усиления антиимперской пропаганды все чаще подвергались разного рода провокациям.
Непосредственным поводом для начала мятежа стал рекрутский набор 1863 года. В течение нескольких предшествующих лет российские военные власти, не желая обострять ситуацию, были весьма нетребовательны в отношении рекрутских наборов. За Царством, по данным военного министерства, числилось 62 700 человек рекрутской недоимки. В этот раз по настоянию главы гражданской польской администрации маркиза Велепольского было решено провести набор энергично и не по публичному жребию, а внезапно и по заранее составленным спискам. Предполагалось таким образом изъять из протестного движения и поместить в окружение русских воинских частей несколько тысяч молодых смутьянов. Но, как и следовало ожидать, произошла утечка информации, и большинство намеченных к набору рекрутов ушли в леса или в городское подполье. Они-то и стали ядром многих повстанческих отрядов.
В этих отрядах главным образом, как сообщает в своих воспоминаниях Д. Милютин, преобладали городские жители – мелкая шляхта, ремесленники, низшие чиновники, писцы, учителя, учащиеся, студенты. Часто совсем молодые люди, почти дети 14–15 лет. Они были плохо вооружены и еще хуже обучены. Еду и одежду им предоставляли сочувствующие помещики.
Крестьяне, как собственно в Польше, так и в Северо-Западном крае, мало и неохотно шли в повстанческие отряды. В белорусских уездах были даже случаи, когда мужики хватали мятежников и доставляли их к начальству. Но местные чиновники, почти поголовно выходцы из местной же шляхты, как правило, отпускали задержанных, среди которых было немало таких же шляхетских сыновей, как и они сами. Крестьянам за это жестоко мстили, и они скоро стали опасаться столкновений с мятежниками.
Боевые действия повстанцев были неудачными. Даже в первую ночь мятежа, когда нападение было совершенно внезапным, потери русских войск не были значительны. В дальнейшем же регулярные части без больших потерь обращали в бегство отряды, далеко превосходившие их по численности. Возможно, правда, что численность этих отрядов и их потери значительно завышались русскими полевыми командирами, на что позже сетовал Муравьев, но и он ничего не мог поделать с этой традиционной бедой всех войн, в которых регулярным войскам приходится иметь дело с полупартизанскими отрядами.
Вообще, в чисто военном отношении восстание было подготовлено из рук вон плохо. Понимая это, многие симпатизировавшие повстанцам деятели, в их числе А. И. Герцен, предостерегали вождей мятежа от преждевременного выступления. Но напрасно. Те надеялись, что уже первые их действия вовлекут в орбиту мятежа крестьян. Крестьяне, однако, бунтовать не спешили. Тем не менее поражения вооруженных формирований повстанцев не приводили к прекращению мятежа. Благодаря щедрой финансовой и материальной поддержке, поступавшей от польских помещиков, агитации, проводимой католическими ксёндзами и надежде на вооруженное вмешательство европейских держав дух мятежа оставался несломленным. Партизанская война принимала затяжной характер. Во Франции и Англии все громче звучали голоса, призывающие к прямому вооруженному вмешательству на стороне польских инсургентов для принуждения России к удовлетворению их требований.
Запахло большой войной. Недоброжелатели России в Европе потирали руки: «Поляки – молодцы, – писал 17 февраля 1863 года Ф. Энгельс К. Марксу, – и если они продержатся до 15 марта, то вся Россия придет в движение. Вначале я страшно боялся, что дела пойдут плохо. Но сейчас уже, пожалуй, больше шансов на победу, чем на поражение. Не надо забывать, что молодая польская эмиграция имеет свою собственную военную литературу, в которой… идея партизанской войны в Польше играет весьма значительную роль <…> Господа русские при своей неповоротливости, наверное, сильно страдают от партизанской войны»
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.