Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [141]
Еще более грозно подтвердилась обоснованность политических опасений Муравьева в отношении дворянства. Накануне реформы из 107 тыс. владельцев населенных поместий в Европейской России 43 тыс. имели менее 21 ревизской души и еще 36 тыс. – менее 100 душ. Эти-то страты и стали жертвами освобождения крестьян и выкупа крестьянских наделов. Деньги по выкупной операции выплачивались им за вычетом их долгов за заложенные имения (а заложены они были у большинства), и не звонкой монетой, а специальными государственными ценными бумагами. Так что суммы они получали весьма скромные и явно недостаточные, чтобы начать какое-то дело. Самым мелкопоместным выделили от государства одноразовые пособия – по несколько десятков рублей за каждую ревизскую душу, но это ничего не меняло. Дело даже не в скудности компенсаций, а в разрушении сложившегося веками образа жизни этих семей, скромного, но привычного, и неспособности многих из них найти себе место в изменившемся мире. И это исходило от государства и лично государя. В результате разрушалась связь между наиболее массовыми группами дворянства и престолом – то, что служило главной социальной опорой самодержавия.
Первым тревожным проявлением этого трагического разрыва стало появление политического терроризма. Среди первопроходцев и вождей терроризма было много дворян. Но дело даже не в этом. В результате реформы поместное дворянство исчезало как класс. В 1861 году помещики с семьями составляли 88 % общей численности российского потомственного дворянства. После реформы резко ускорилось разорение мелких и средних помещиков, они массово покидали дворянские гнезда и переселялись в города. В Курской губернии, например, за три пореформенных десятилетия >2/>3 проживавших там потомственных землевладельцев продали свои поместья. К 1905 году по России в целом только 30–40 % потомственных дворян оставались землевладельцами. Расставаясь с земельной собственностью, переселяясь в города, бывшие помещики и их дети все больше сливались с разночинной массой и проникались тем духом недоверия к престолу и всему, что от него исходило, который постепенно становился общим и постоянным для образованного сословия в России. Дети и внуки землевладельцев, потерявших своих крепостных и, хотя и за выкуп, свою землю, зачастую скорее симпатизировали революционерам, чем были готовы насмерть сражаться с ними. После революции 1905–1907 годов правительство почувствовало опасность этой метаморфозы. В 1911 году П. А. Столыпин по поручению Николая II разослал губернаторам отношение с грифом «совершенно секретно». Начальникам губерний предписывалось, соблюдая строжайшую конфиденциальность, представить лично председателю Совета министров списки лиц недворянского происхождения, обладающих достаточным культурным и образовательным уровнем, лояльных по отношению к власти и осуществляющих какую-либо хозяйственную деятельность на селе, на предмет пожалования им государем императором потомственного дворянства и пополнения таким образом исчезающего сословия поместных дворян[419]. Списки были представлены, но история не оставила времени на реализацию этого проекта.
Если происходившее в крестьянской среде постепенно готовило бунт, то деградация дворянства ослабляла те силы, которые могли бы противостоять этому бунту. Реформа 1861 года задала вектор движения, который привел Россию к 1905, а затем к 1917 году и всем ужасам, последовавшим за ними. К этому выводу приходили наблюдатели и участники революционных событий начала XX века[420]. Такое заключение делают и многие современные исследователи[421].
Была ли у реформы, осуществленной в 1861 году, реальная альтернатива? В применении к России шестидесятых годов XIX века реальными могут быть признаны только те проекты реформы, которые имели шанс на поддержку императора. Поэтому радикально-демократические варианты, предусматривавшие безвозмездную передачу земли крестьянам (то есть экспроприацию большей части или всех помещичьих земель, в том числе через национализацию заложенных поместий и/или дарование стране конституции) в качестве реальных рассматриваться не могут.
Но реальная альтернатива существовала, и она была подготовлена при активном участии М. Н. Муравьева, изначально одобрена царем и даже доведена до губернаторов в форме директивного документа. Чтобы познакомиться с ней, нам нужно опять вернуться в 1857 год.
Дело было так. Приняв принципиальное решение об уничтожении крепостного права, император очень хотел, чтобы хотя бы формально инициатива освобождения крестьян исходила не от него, а от самого дворянства, «сорадеющего» благу отечества. Были проведены зондажи, но ни в одной губернии дворянские собрания не горели готовностью выступить инициаторами проекта, не сулившего дворянству ничего хорошего. Сословные интересы явно перевешивали усердие по отношению к престолу. Наконец виленский генерал-губернатор В. И. Назимов, флигель-адъютант Александра в бытность того наследником и с тех пор его личный друг, сообщил о готовности дворянства вверенных ему губерний Северо-Западного края обсудить способы улучшения положения крестьян, включая возможность освобождения их от крепостной зависимости. Насколько искренней была эта готовность и с помощью каких посулов и страшилок Назимов сподвигнул помещиков к выражению такой готовности, сказать трудно. Возможно, они опасались, что в случае их отказа заниматься этим вопросом правительство своим решением так изменит инвентарные правила, что это будет для них хуже, чем освобождение крестьян
Филипп Филиппович Вигель (1786–1856) — происходил из обрусевших шведов и родился в семье генерала. Учился во французском пансионе в Москве. С 1800 года служил в разных ведомствах министерств иностранных дел, внутренних дел, финансов. Вице-губернатор Бессарабии (1824–26), градоначальник Керчи (1826–28), с 1829 года — директор Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий. В 1840 году вышел в отставку в чине тайного советника и жил попеременно в Москве и Петербурге. Множество исторических лиц прошло перед Вигелем.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)