Жизнь как цепочка обстоятельств - [3]

Итак, любимый муж забавлял гостей. И вдруг он увидел меня. Точнее нас с «подругой». И застыл с глупым лицом. А я кинулась скорее Марину представлять – подруга, мол, пришла, а у нас как раз такая радость. А сама на него глазом зыркаю, давай, мол, мужик, поправляйся, включайся в представление. Он чуть в себя пришел, стул ей подвинул, смотрю, то на нее взгляд кинет быстрый, опасливый, то на мне его остановит, точно на лице у меня прочесть хочет, каковы для него размеры бедствия. Но, чувствую, догоняет, что бедствия не ожидается, а что-то такое непонятное, но все под моим контролем. И он успокоился как будто. Разулыбался опять, снова руками замахал – фокусы показывает – и все от него в восторге.

Муж мой – он всегда такой был: восторг вызывал. Такая энергетика, данные такие. Во всякой компании он самый заметный. И фактура у него, и анекдоты рассказывает смешнее всех. И шутит, и фокусы эти…

Так вот он и тут всех заплел, захороводил, новые родственники веселились как дети, всем было хорошо – видно сразу. Даже явление «подруги» почти не изменило уютной и счастливой обстановки, которую умел создать и создал мой муж… Мой? Увы, уже нет.

Но не о том мне нужно было думать!

– Маришка, давай налегай, – хлопотала я возле своей соперницы, накладывая ей на тарелку угощений.

Вот говорят – те, кто оказывался в моей ситуации обманутой жены: убила бы своими руками! Ну нет, этого мне, конечно, не хотелось. Но когда я с демонстративной любовью и радостью в глазах смотрела то на него, то на нее, у меня так внутри все болело! Так и резало меня, и мучило. Скорей бы все это кончилось! Скорей бы завтра: уедут дети с родней, эти голубки отвалят – а я лягу, отвернусь к стене, и не трогайте меня. Но пока все себя взвинчивала, чтобы из веселой обоймы не выпасть, дочку не огорчить и не кинуть тень на «благополучную» семейку нашу.

Ах, как я была беззаботна и всем довольна! В смысле, как отчаянно я это изображала – о, я была молодец! И Сашенька мой (то есть наш теперь, наш, стало быть, с «подружкой» общий Сашенька) был в совершенном ударе. Он как-то очень быстро оправился от первого потрясения, когда Марина как ни в чем не бывало вошла в нашу кухню, сопровождаемая мной. И мне кажется, вся эта ситуация очень быстро стала ему даже нравиться. Или, может, он тоже подстегивал себя, как и я (такой артистизм на грани истерики)? Не знаю. Человек он вообще-то уравновешенный.

А для меня все происходящее было чудовищным враньем. Меня тошнило и тошнило. У меня все болело, но я радовалась, что план мой явно срабатывает: питерцы определенно довольны семьей избранницы сына. А значит, у дочери моей – все хорошо.

Войдя в кухню, Марина как-то вдруг утратила свою воинственность, села довольно неловко за стол, и на лице ее, если вглядываться, можно было увидеть совсем не разлив дружеских чувств, не радость от счастливого события в любимом семействе близкой подружки, а что-то размытое – то ли досаду, то ли растерянность. Но никто не всматривался, скользнув дружелюбными взглядами, обратились снова всем своим вниманием к Саше. Он шутил не переставая и очень смешно, рассказывал уморительные анекдоты, привычно вовлекая в свою орбиту всех присутствующих и вызывая лавину веселья.

Света руководила ужином с не меньшим артистизмом, чем Саша дирижировал общим настроением. Она незаметно и ловко подавала на стол новые угощения, удивляя гостей кулинарными чудесами и успевая как бы предугадывать их желания. Так что очарованные родители жениха чувствовали себя в гостях решительно как на празднике жизни и вовсе не торопились уходить.

Единственным человеком здесь, которому не пировалось в этот вечер, была Марина. Нежданная гостья явно чувствовала себя не в своей тарелке. Будущие родственники наперебой хвалили «дивную пару» – Сашу и Свету, а Марина ерзала на месте и ожидала малейшего повода, когда уже можно будет наконец вскочить и под предлогом провожания увести отсюда своего мужчину в его новый дом, увести от такой странной и, возможно, хитрой соперницы, как-то так устроившей все, что получилось совсем не то, чего Марина для себя ждала. Отправляясь сюда, она рассчитывала на скандал, не очень-то понимая, впрочем, как должен выглядеть желательный для нее результат этого скандала. Точно Марина знала только то, что нужно вернуть свое и поставить на место эту зарвавшуюся бывшую.

Наконец новая родня засобиралась. Марина тут же вскочила, с кривоватой улыбкой прощаясь с хозяйкой.

– Я провожу! – воскликнул Александр с любезностью завзятого гостеприимца. Дети тоже оделись, чтобы довести питерских родителей до гостиницы. Все расцеловались, разобнимались – и, покинув Светлану, из последних сил имитирующую в прихожей радостное возбуждение, направились в разные стороны. Компания из пары провожаемых и пары провожающих, еще оглядываясь на ходу и размахивая приветственно руками, двинулась ловить такси до отеля; а пара как бы провожаемой с как бы провожающим, тоже активно машущим в ответ, повернула в сторону дома Марины.

Дальше все сложилось по Светиному плану: Таня с Владом скоро вернулись, но сразу шмыгнули в свою комнату, так что то, что Сашка остался ночевать у Марины, замечено не было. Все признаки развала семьи были скрыты. А Света, совершенно изнуренная вынужденным спектаклем, долго сидела в оцепенении на кухне, прежде чем заставила себя заняться уборкой и посудой. Легла она поздно, и сон к ней не шел. Она думала о Тане, о ее женихе, который ей в целом понравился. Думала о его родителях – хорошие вроде люди, интеллигентные… И только о Саше думать не могла, дурнота, вполне физическая дурнота подкатывала к горлу, едва Светины мысли касались блудного мужа, – и она от них отворачивалась к безопасным мыслям о дочери. Думать о свадьбе пока тоже не хотелось – Света чувствовала неизбежную связь этих размышлений с Сашей – и тоже уклонялась – авось успеется.