Жизнь Иисуса - [48]

Двое, рассевшись по сторонам от горбоносого, следили за тем, как он сильными пальцами сложил в столбик иудейские сребреники, затем сгреб их в кожаный мешочек, туго затянул шнурком и спрятал деньги в кожаный пояс.

Греческие драхмы и статиры торговец ссыпал в другой мешочек.

От римских динариев он указательным пальцем со сломанным ногтем проворно, по одному, перекидал в горсть медные ассарии, кодранты и лепты. Высыпал медь горкой на стол, и пересчитал оставшееся серебро. Затем несколько римских динариев подвинул заросшему волосами кургузому крепышу в круглой греческой шапочке и в широких персидских шароварах.

– Это тебе и людям, Таргак, – сказал он на эллинском с сильным арамейским акцентом.

Крепыш, старшина грузчиков, по виду египтянин или беглый раб, смахнул деньги в бездонный карман и жадными глазами проводил в кожаный мешочек торговца римское серебро. Взгляд его споткнулся о золотую рукоять кинжала, торчавшего за поясом молодца, – невзирая на римский запрет носить оружие, в Кесарии почти каждый держал оружие при себе: надежное предупреждение бесчисленным ворам и грабителям. Крепыш с поддельным равнодушием отвернулся от денег. Он давно имел дело с торговцем. Тот слыл отчаянным, – внук заговорщика! – и был скор на расправу. Нож с золотой ручкой достался ему от деда. Вигилам, что иногда задерживали мужчину, торговец говорил, что это не оружие, а украшение, и откупался от них.

Торговец брил лицо гладко на латинский манер. Но носил халат правоверных.

– Это тебе, Иехуда. Передашь отцу, – отдал мужчина второму мешок с римским серебром.

Младший брат, поджарый, с аккуратной клиновидной бородкой и усиками, не пересчитывая, засунул деньги за пояс.

– Хозяин! Вина и еды! – крикнул горбоносый.

За соседними столами уже обмывали удачный день.

Иаакова Лепешку (прозвище пристало к нему с детства) невзирая на молодость, знали на побережье все торговцы скотом, вином и лесом, перекупщики, строительные подрядчики, контрабандисты, рыбаки, грузчики и вигилы. Иааков не брезговал никакой прибылью. Ныне он расторговался ливанским лесом для Рима и шерстью для…да Бог его знает для кого! Лишь Вседержителю известно место на границе Дакии у берега Эвксинского понта, куда поплывет товар. Поденщики только-только закончили погрузку пяти кораблей.

– Когда тебя ждать назад? – спросил Таргак.

– Через неделю. Мы с Иехудой идем слушать проповедника из Назарета, – ответил Иааков и устало отер широкой ладонью потное лицо.

– За пять лет все его видели, кроме нас, – сказал младший брат.

– Говорят, он творит чудеса. Лечит и воскрешает мертвых! – одобрительно кивнул Таргак.

– Вот и поглядим, что за чудесник объявился в Назарете, – криво ухмыльнулся Иааков. – Пока оттуда были лишь бараны с изъяном, да кислое вино.

Трое беззвучно засмеялись, вспомнив первую сделку Иаакова: тогда его надули земляки, он успел перепродать товар такому же зеленому дурню, и вернул вложенное.

С тех пор Иааков объездил сушей и обошел водой почти все внутреннее море империи, плавал в Эвксинский понт. Бывал в Риме и добрался до Галлии. Повидал всякое, ничему не удивлялся и понял, что деньги – это власть, уважение, свобода. Для денег нет сословий, племени и веры: даже боги любят богатство. Стань счастливым, и все, кто рядом, получат толику от твоих щедрот. В пророков Иааков не верил. Но решил взглянуть на шарлатанов, что обманывают дурней за их деньги.

Люди Таргака дважды нетерпеливо заглядывали в таверну: они ждали оплаты, чтобы скорее промочить горло вином. Таргак допил и ушел, не прощаясь. Братья молча доели баранину, велели хозяину подсыпать овса лошадям и по закопченной лестнице отправились в свою конуру выспаться перед дорогой.

В таверне зажгли светильники. В вечернем сумраке по длинному коридору плавал кухонный чад.

…На второй день двое на конях приехали в Капернаум. По слухам, «проповедник» ходил в этих землях. Все придорожные ливаны заняли паломники – негде было приткнуться. Верблюды и ослы теснились у поилок. Люди сновали по двору, или, в пыли усевшись в кружок, толковали про «мессию».

Не найдя места, братья отправились в центр города в богатую таверну.

Здесь на втором этаже нашлась комната с кроватью на двоих. Расседлали лошадей. Иехуда кинул себе подстилку на пол и за Иааковом спустился вниз.

У выхода плешивый хозяин с двойным подбородком, в засаленной шапочке и переднике точил тесак о камень и поглядывал на улицу.

– Куда все бегут? – спросил Иааков.

– Слушать великого учителя. Вы разве не за тем приехали? – покосился хозяин на двоих. – В прошлый раз он вылечил сына городского старшины. Царедворца Антипы. А теперь, говорят, воскрешает из мертвых, – в голосе правоверного зазвучала ирония.

– А волосы на плешь он не наращивает? – съязвил Иехуда.

– Нет. Мозги наращивает!

Иааков хмыкнул и оба отправились за людьми.

Узкая улочка вывела на площадь перед синагогой. Толпа возбужденно гудела и колыхалась. Люди давились у входа в молитвенный дом и гроздьями висели на деревьях. Иаакова и Иехуду теснили со всех сторон. Вперед лезли увечные. Их провожали тычками.

Вокруг с радостной тревогой раздавалось: «Равви – «тут!» «Мессия!» Один, в красном головном платке, зацокал языком и, понизив голос, рассказывал, будто учитель якшается с мытарями и оборванцами, и живет с гулящей. Его пристыдили: она вдова.