Жизнь Иисуса - [46]

В общем симнеоне Хизкия предложил гостям хлеба, мяса и разбавленного вина, что подавали только купцам, хорошо одарившим общину. Двое ополоснули руки и охотно поели. Затем осмотрелись. Стены помещения укрепили новым деревом. Крышу недавно перестелили. Эфимеревт носил новую льняную одежду.

– Твои мудрые рассказали об учителе, – сказал Шиман Хизкии, вытерев усы и бороду. – Иоанн спрашивает: тот ли он, который должен придти, или ожидать нам другого?

– Смотрите и слушайте сами, – ответил Хизкия.

В симнеон вошел стройный красавец на вид лет двадцати пяти, с длинными волнистыми волосами и в плаще. Он расслышал вопрос и ответ. Доброжелательно поздоровался с гостями и, сняв плащ, прилег на ложе из травы. Взгляд его был сосредоточен. От человека исходила уверенность и сила молодости.

– Вы не поверили словам Небесного Отца, изреченным через меня, и пришли из иорданской пустыни посмотреть? – с добродушной иронией проговорил Йехошуа. – А что вы ждали увидеть? Трость ветром колеблемую? Или человека в мягких одеждах? Или, как записано у Малахии, Ангела, как огонь расплавляющий и щелок очищающий, который очистит сынов Левия и переплавит их, как серебро или золото? Тогда вы ошиблись. Носящие мягкие одежды находятся в чертогах четверовластника. В общине же есть такие, кто прежде был мытарем, грешил, покаялся и усердием перед Господом заслужил называться мудрым. Я не больше их. Но в Царствии Небесном меньший больше их. А пришел я, чтобы приносили жертву Господу в правде.

– Скажи, твоя мать не родственница священника Захарии из Ершалаимского Храма? – спросил Андрей.

Йехошуа подтвердил и добавил, как мать рассказывала, будто Захария потерял голос и долго не мог служить. Троюродные братья и встречались в младенчестве. Но Йехошуа не помнил брата.

– Маленький Равви! – с легким удивлением воскликнул Шиман.

– Кифа!

Они обнялись, как старые друзья. Кифа рыбачил, а в голодный год ушел к ессеям. Андрей пришел навестить брата и остался. Их сестра овдовела и вернулась к родителям.

Мужчины снова улеглись.

– Ты должен знать, учитель, в Иудее не все хотят слушать новое, – доверительнее заговорил Шиман. – С мнением Иоанна считаются левиты и книжника храма. Он всем говорит, что ты тот, кто пришел следом за ним и принес свет истины. Поэтому нас слушают в малых городах. Но иных, посланных Иоанном, побили камнями в Хоразине, Вифсаиде, Тире, Сидоне и Капернауме, и прогнали, как мнимых пророков. Старшие городов считают, что мы смущаем народ. Люди не понимают, чего мы хотим? Изгнать римлян? Провозгласить тебя духовным вождем и посадить на место первосвященника?

– Земле Содомской будет отраднее в день суда, чем сим городам, за то, что не послушали слов Небесного Отца, – проговорил Йехошуа. – А что думаете вы?

– Ты хочешь построить новый храм в сердце каждого! – сказал Шиман.

– Блажен ты, Кифа, ибо точно понял меня! – проговорил Йехошуа.

– Он понял. И поняли те, кто несут слово истины. Но тебе самому надо рассказывать слово Божье правоверным, – проговорил Андрей. – Иоанном недовольны в Сепфорисе и Ершалаиме. Говорят, четверовластник ищет его смерти за прежние обиды.

– Сейчас идти в Иудею опасно! – возразил Хизкия.

– А потом будет поздно! Одних слов мало. Надо явить себя и чудо, чтобы правоверные поверили в новое, – упрямо сказал Андрей.

Хизкия недовольно пожевал губами. Йехошуа устало потер прикрытые веки.

– Какое же чудо нужно к тому, что уже сказано? Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения. Может вы хотите, чтобы я, как Иона, был во чреве кита три дня и три ночи? Достанет вам, если три дня и три ночи я буду в сердце земли и восстану живым?

Он насмешливо глянул на старика. Тот молчал. Гости недоуменно переглянулись.

– Ты говоришь о несбыточном, – проговорил Андрей. – По всей стране слышен ропот латинской властью. Они переписали нас, как стадо. Цари забыли завет предков, утопают в роскоши и бесятся от того, что им нечего хотеть. Первосвященники, прикрываясь словом Божьим, живут не по-божьему. Народ видит это и волнуется. Мнимые пророки уже выдают себя за тебя или Иоанна. Пора очистить веру от скверны.

– Ужели так широко распространилось учение? – усомнился Хизкия.

– Даже в Самарии неверные благосклонно выслушали слово Божье, – сказал Шиман.

– Не знаете вы, о чем просите! – сказал Йехошуа. – Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Но как только народ поднимет меч за закон, народ падет от меча, ибо злое никогда не родит доброе, и Ершалаим будет попираем язычниками. Лишь храм в душе невозможно разрушить.

– В затворе симнеона или в тиши библиотеки ты не донесешь живое слово людям. Если Небесный Отец открыл для тебя истину, Он позаботится об остальном, – сказал Андрей.

Хизкия с грустью подумал, что горячий юнец прав, и пришло время расстаться.

– Готовьтесь к дороге, – сказал он. – Но помните, что это путь к смерти!

Накануне отъезда Хизкия позвал Пасхура.

В опрятном симнеоне пахло миррой и тускло горел масляный светильник. Свитки трубками лежали на полках. Эфимеревт, простоволосый, в тунике без рукавов, кряхтя, поднялся из-за низкого стола. Вены на его руках, казалось, сплелись в фиолетовые узлы. Пасхур почтительно, но с достоинством отступил, давая пройти старшему.