Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной - [44]
Летом 1909 г. Н. М. Субботина приступила к непосредственным поискам кометы. Как она замечает в письме Н. А. Морозову от 31 июля 1909 г.: «Игорь у меня на Урале, Алексей в Сибири[501] и столько интересного пишут, что просто досада — зачем я не моряк, не путешественник, и не инженер?! Ах, каким бы великолепным бродягой была бы я, если бы я не была астрономом. Но я астроном и потому сижу дома и ловлю комету, которая восходит теперь по утрам»[502]. Осенью 1909 г. сама комета и книга о ней занимают все внимание Нины Михайловны. В октябре она узнает, что Н. А. Морозов пишет свой собственный очерк о комете, но все еще надеется на сотрудничество с ним. «Быть может хотите писать отдельно, — спрашивает она его в письме от 26 октября 1909 г., — очень популярную брошюру — и я тогда напишу немного по серьезнее — (для интеллигентного читателя), но мне необходимо будет Ваше дополнение по астрофизике и кометным хвостам (по Бредихину), кроме того очень бы хотелось, чтобы Вы просмотрели и исправили написанное мной». И добавляет: «До сих пор еще не известно окончательно, будет ли комета достаточна ярка, чтобы ее видели простым глазом! Если нет, то само собой отпадает вопрос об очень популярной книжке. Для 2-ой же категории интерес сохраняется, история [кометы] Галлея слишком интересна сама по себе и теперь для нее наступило время, т[ак] к[ак] теория вполне установлена»[503]. Видимо, согласие на это предложение Н. А. Морозова было получено, поскольку в следующем письме, от 31 октября 1909 г., Нина Михайловна обещает прислать ему написанный ею очерк через полторы недели, с тем чтобы он мог сократить его и «перечеркать» «как захочется». «…заранее на все согласна! — пишет Н. М. Субботина и добавляет: — и напишите свое сколько захотите и как захотите!»[504] Здесь же она задается вопросом, не стоит ли пригласить еще к сотрудничеству Гавриила Адриановича Тихова (1875–1960)[505], который не так давно, в 1906 г., начал работать в Пулкове. «Это хорошо, наша триада очень бы пополнилась им, — пишет Н. М. Субботина, — потому что он, как специалист упомянет м[ожет] б[ыть] о своих будущих работах над этой кометой! — Ведь это он будет ее фотографировать и изучать спектр? — Как было бы интересно! Ведь ее еще ни разу не фотографировали, а история неизменно упоминает о необыкновенных изменениях ее вида». И добавляет: «Только просто боюсь осрамиться в такой блестящей компании!! — Ну, так хочется написать все это и вложить свое, что верю в эту работу и тружусь над ней как могу!»[506] И почти в отчаянии восклицает: «До того заморили меня астрономы своей сухостью, просто душа больше ее не выносит! Мы с Вами должны постараться хоть на этом дать почувствовать „душу живую“ — в астрономии!»[507]
Заметим в скобках, что Субботина не первый раз высказывала опасения о чрезмерной «сухости» ее любимой науки. И похоже, что друзья старались по мере сил ее в этом разубеждать. Например, она рассказывала М. А. Островской-Шателен: «А Мих[аил] Андр[еевич][508] говорит, что в науке еще более свободы фантазии (чем в искусстве. — О. В.) и я теперь не буду бояться, что она меня засушит — я теперь буду знать, что надо и сказать в ней! Только я еще не знаю: как…»[509].
К сожалению, всего через несколько дней после того, как Нина Михайловна написала Н. А. Морозову 31 октября 1909 г. письмо, полное такого искреннего энтузиазма и увлекательных творческих замыслов, в семье Субботиных произошла трагедия: 10 ноября 1909 г. умер отец Субботиной Михаил Глебович Субботин. «Папа вчера умер у меня на руках, после 3 дней болезни…» — писала она Н. А. Морозову 11 ноября 1909 г. «Сейчас я не могу работать, потом поговорим с Вами», — завершала она это письмо[510]. Смерть не была внезапной: Михаил Глебович Субботин был болен уже некоторое время. В предыдущие месяцы ему сделали несколько операций. Так, 2 июля 1909 г. Н. М. Субботина рассказывала К. А. Морозовой: «Сейчас только приехала в Собольки из Петербурга — папа очень тяжело болен, с вокзала его несли на руках — ему в Петербурге делали опять операцию, которая только ухудшила его положение, т[ак] к[ак] доктора ошиблись и разрезали левую почку, когда болела правая. Это обнаружилось еще больше здесь, в Собольках, и мы сейчас в отчаянной тревоге — грустно живется тогда, когда страдает дорогой человек, а окружающие бессильны помочь ему!»
