Жизнь и смерть поэта Шварца - [12]

Шрифт
Интервал

Входит Таисья.

Вот она, слава богу, пришла, передаю трубку. (Передает трубку Таисье.) Зоя.

Таисья. В аптеку бегала. Укрепляем сосуды головного мозга... Кураре, но в миллидолях... Миллидо-оли... Абсолютно. Ну раз в аптеке продается... Абсолютно... Передали! Какая вы душенька! Честное слово, насяду на Шварца, чтобы выбил вам премию. "Карнавал" в этом году уже занят, а на будущий... Не скромничайте, ваши стихи ужалили меня. Не помню уже, в каком журнале, открыла и - ужалили. Так нам Щельцову звонить не надо?.. Сказал, что сам позвонит? Да что вы? Знаете, грустно: живем в одном городе и не видимся... Почему со Щельцовым - с вами. И со Щельцовым в конце концов тоже, почему нет?.. Спасибо... Конечно... Еще бы. (Кладет трубку.) Спасибо, абсолютно, еще бы, конечно, так точно, так далее. Я человек суеверный, но гос - тьфу-тьфу-тьфу, где тут по дереву постучать,- наша. За неполных полдня - учись!

Шварц. Суеверие - пагубно. Суеверие и сквернословие. Пагубны. "Пагубны", пьеса для саксофона.

Таисья. Прими таблетку. И я, знаешь что, на углу тебе порнушку купила. (Достает кассету; пока вставляет ее и переключает телевизор, Шварц перематывает ленту магнитофона.)

Шварц (садясь перед телевизором). Роскошь - пагуба телу, разврат - душе. Па-а, гу-гу-гу, ба-ба-гу, ба-ба.

В том, что оба делают, глядя на экран, и как реагируют на фильм, главное полная отчужденность от него. Разумеется, в зал не должно доноситься и никаких звуков с экрана.

Что-то это мне напоминает. Что-то вроде замедленной съемки. Созревание моркови и томатов. Смотри, смотри, исполины входят к дочерям человеческим. Колыхание штор. В ритме млекопитающих. Рекламный ролик.

Таисья. Подожди, так это и не порно. Подсунули, паскуды. Пойду верну... Или порно, как тебе кажется?

Шварц. А думаешь, созревание моркови и томатов - не порно? Подглядыванье же. Японская оптика. Ты посмотри через микроскоп "Ямаха" на штору, посмотри. Там такое увидишь!

Таисья. Нет, порно... Тебе эта нравится?

Шварц. Где-то я ее видел. В сберкассе, что ли?

Таисья. А что ты думаешь: им же копейки платят.

Шварц. Этот - Багров в молодости.

Таисья. Багров был такой брутальный?

Шварц. Нет, изящный. Шейным платком похож. И глубокой, увы, бездуховностью.

Таисья. Не может развязать.

Шварц. Символ внутренней борьбы. Этот платочек еще себя покажет.

В час сладостного бесчинства.

Таисья. Ты веришь, что у Цветаевой с этой, как ее, что-то было?

Шварц. С Парнок? Не верю. Я у пионервожатой спрашивал. Она сказала: Валерий, такого не может быть.

Таисья. Ахматова ничего не говорила?

Шварц. Я Ахматову в глаза не видел.

Таисья. Шварц! Ты что?

Шварц. Девяносто девять - сто. Багров видел. И мне рассказывал.

Таисья. А ты?!

Шварц. Гляди. Я же говорил. Эта из сберкассы помогает. Развязала... Я?

Я рассказываю лучше Багрова.

Таисья. Что?

Шварц. Всё... Это не порно. Мелодрама. Подсунули, ты права... Не волнуйся: Пастернака видел, не вру. Созревание моркови и пастернака, замедленная съемка.

Таисья. Совсем не разговаривают. Ты со мной разговаривал.

Шварц. Я всегда разговариваю.

Телефонный звонок.

Таисья. Совсем ты охладел ко мне, Шварц.

Шварц (отвлеченно). Я? К тебе? Нет, все-таки порно. Я к тебе не охладел. (Похлопывает Таисью по бокам.) Не охладел, но, как бы сказать, и не пылаю. Ты права.

Таисья (не отрываясь от экрана, поднимает трубку). Умелин? Шварца нет дома, но оставил распоряжения. С вами все в порядке, можете открывать счет в сбербанке... (Постепенно, от фразы к фразе, ее голос становится ниже.) Сказал, что вы многогранно одаренная... Почему в женском роде? Потому что натура. Многогранная. С одной стороны, глубокие традиции русской классики, с другой вневременность, отказ от диалога с историей... Именно этими словами. Сказал, что в вас сошлись Инь и Янь, экстраверт и интраверт, мужчина и женщина. Выпуклость и округлость, мускул и мякоть. Кость и тина. Бас и со-прано. Верх и низ, он имеет в виду - рацио и инстинкт. Вы сейчас не смотрите телевизор?.. Не важно, специальная программа... Так говорил Шварц. Он даже был в растерянности, все спрашивал: кто такой Умелин? А вы что скажете, Умелин? Кто вы в конце концов? Сами-то как считаете? Бас или сопрано? Кость или тина? Мускул-мякоть или выпуклость-округлость? Отвечайте. Я обращаюсь к вам, как женщина и мужчина к женщине и мужчине. Вы верите, что у Цветаевой было с этой?.. С Парнок, да-да, верите?

Шварц выключает телевизор.

С удовольствием... Ваши стихи входят в меня, как горячий нож в масло... Давайте... На вручении премии "Карнавал"?.. (Холодно.) Инкогнито так инкогнито, я сама против амикошонства. До "Карнавала". (Опускает трубку.) Из молодых да ранний. Ранняя. Подумаешь - журнальная фаворитка, всех дел-то. Ты сочини-ка такое, чтобы все, кроме психованных девиц, от тебя отвернулись и чтобы никому было не разжевать...

Шварц. Прожевать.

Таисья. Я говорю, не разжевать для читателей - что это ты сочинил. Правильно? И тогда звони к Шварцам.

Шварц. Ты че-то как-то это. Вдохновилась.

Таисья (после паузы, во время которой может даже возвратиться к глажке). Ты насчет Ахматовой так сказал?


Еще от автора Анатолий Генрихович Найман
Рассказы о Анне Ахматовой

Колоритная и многогранная личность Анны Ахматовой стает со страничек мемуаров А. Г. Наймана, которому довелось в течение ряда лет быть литературным секретарем Анны Андреевны, работать совместно с нею над переводами забугорной поэзии, вести беседы о жизни, литературе, политике.


Сэр

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Б.Б. и др.

Первая публикация (в 1997 году) романа Анатолия Наймана «Б.Б. и др.» вызвала если не скандальную, то довольно неоднозначную реакцию культурного бомонда. Кто-то определял себя прототипом главного героя (обозначенного в романс, как Б.Б.), кто-то узнавал себя в прочих персонажах, но и в первом п во втором случаях обстоятельства и контексты происходящего были не слишком лестны и приличны… (Меня зовут Александр Германцев, это имя могло попасться вам на глаза, если вы читали книгу Анатолия Наймана «Поэзия и неправда».


Кратер

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы о

…И почему бы моделью мира не определить пирог. Пирог, как известно, штука многосоставная. В случае Наймана и книги этой – верхний слой теста Анна Ахматова – поэт, определивший своей Верой Поэзию. Пласт донный – поэт Красовицкий Стась, определивший для себя доминантность Веры над Поэзией.Сама же телесность пирога – тут всякое. Книжный шкаф поэзии – Бродский. Довлатов – письмо с голоса. Аксеновские джазмены и альпинисты. Голявкин – неуступчивость правды, безущербность сочувствия. Борисов, вот тут особо: Солженицын осудил его (а Солженицын же «наше все» почище Пушкина), а по чести – не особо наше, не особо все.


Каблуков

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Шлимазл

История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.