Жизнь и смерть Эдуарда Берзина - [28]

Чтобы у читателя не сложилось искаженного представления о составе работавших в Дальстрое с его первых шагов на колымской земле, следует сказать, что этот состав всегда складывался здесь из трех категорий населения.

Первая — вольнонаемные, куда входили, прежде всего, руководители разных уровней и часть специалистов (другая часть должностей специалистов, как мы видели, была замещена заключенными). Сюда же относились работники ОГПУ и Севвостлага. Хотя, например, часть охранников в лагерях с первых дней набиралась из заключенных-уголовников или осужденных за бытовые преступления. В 1933 году число вольнонаёмных в Дальстрое было невелико — 1974 человека.

Вторую категорию работников Дальстроя составляли бывшие заключенные. Формально они были тоже вольнонаемными. Но всегда на Колыме к ним было особое отношение. Их жизнь до конца дней была под контролем специальных отделов карательных органов. Кроме того, для многих из этих людей, особенно специалистов, доступ к работе по специальности был закрыт. (Хотя в то же время, как мы увидим несколько позже, целый ряд специалистов — бывших заключенных, причем осужденных по политическим статьям, при Берзине занимал в тресте очень высокое положение.) В 1933 году в Дальстрое работало 1015 бывших заключенных⁵⁰. Из них 403 человека являлись жителями колонпоселков Веселая, Ударник и Темп.

Понятно, что третью — самую многочисленную и основную категорию работников Дальстроя составляли заключенные. К концу 1933 года их число достигло 27 390 человек. Абсолютное их большинство было арестовано и осуждено не на Колыме, а в других краях и областях России, а также в других республиках СССР. Поэтому с первых: дней существования Северо-Восточных лагерей в них содержали людей практически всех наций и народностей, живших в Советском Союзе. В эти лагеря попадали не только русские или украинцы, но и поляки, венгры, финны, выходцы из других стран.

Конечно, большинство заключенных было занято тяжелым физическим трудом. Однако условия содержания в лагерях, которые в 1932–1933 годах еще только организовывались, режим и питание были весьма сносными. Поэтому в памяти многих заключенных тот период сохранился как «золотой век» Колымы, а Берзина некоторые из них воспринимали как «доброго царя» этого огромного особого острова.

Вот как вспоминает о том времени А. Ф. Гудименко, которого в 1932 году в Белгороде ОГПУ репрессировало по политическому обвинению и направило в Севвостлаг.

«В бухту Нагаева я прибыл летом 1933 года на пароходе «Волховстрой»… На берегу бухты Нагаева мы провели только одну ночь. Переспали в палатках, затем нас подняли, построили, и мы двинулись вверх к невысокому перевалу. Перейдя через него, увидели Магадан. Тогда это был небольшой строящийся поселок. Выделялись разбросанные от нас слева (по движению) несколько двухэтажных сборных домов. На подходе к центру стояли одноэтажные дома и среди них только одна двухэтажка. В ней, как нам сказали, жил первый директор Дальстроя Эдуард Петрович Берзин вместе со своей семьей. Справа также находились одноэтажные дома, несколько бараков. Еще правее от них была «зона» — отдельный лагерный пункт, где находились заключенные»⁵⁹.

Гудименко еще до ареста окончил курсы шоферов и уже имел опыт работы на автомашинах. На Колыме такие рабочие были очень нужны. Поэтому его оставили в Магадане работать на автобазе водителем грузовика. Эта специальность была в 30-е годы очень престижна в Дальстрое. Гудименко так вспоминал об этом:

«О Берзине я был наслышан с первых дней приезда на Колыму, а лично встретился с ним только в 1934 году. Произошло это тогда, когда директор Дальстроя ехал по трассе и остановился в нашей бригаде, которая была известна стабильными успехами в перевозке грузов. Поговорив с нами, расспросив о планах и трудностях в работе, узнав, что мы страдаем во время распутицы без хорошей обуви, он приказал всем выдать болотные сапоги с длинными голенищами. А их не так-то легко было выбить у снабженцев.

— Носите на здоровье, — сказал Эдуард Петрович и шутливо добавил: — Но только не думайте, что главное в труде — это лишь ноги.

Честно скажу, я был поражен его манерой разговора, той простотой, с которой он держался не только с бывшими заключенными, но и отбывавшими заключение, причем в основном осужденными не по политическим статьям».

В 1935 году Гудименко досрочно освободили с учетом зачетов за перевыполнение норм выработки и примерное поведение. Он женился, затем родилась дочь. Как вольнонаемный Гудименко собрался с семьей в первый отпуск на материк. «И каково же было мое удивление, — вспоминал он потом, — когда меня неожиданно пригласили в Дирекцию Дальстроя, где проводили в кабинет Э. П. Берзина. Он вышел из-за стола и поздоровался со мной за руку. Потом, усадив рядом с собой, стал расспрашивать о работе, о семье, о том, кто у меня есть на материке, что я думаю делать в будущем. Беседа длилась минут двадцать пять. Э. П. Берзин говорил неторопливо, негромко, но очень участливо, с какой-то заботой. Затем он попросил секретаря принести, по всей видимости, заранее приготовленный конверт и, вручив его мне, сказал: