Жизнь и смерть Эдуарда Берзина - [29]

— Это тебе от дирекции за твой честный труд!

Выйдя из кабинета директора Дальстроя, я шел словно окрыленный под впечатлением доброй встречи и оценки моей работы, так что даже забыл про врученный пакет. Потом вспомнил о нем, вскрыл. В пакете, кроме денежной премии, было указание Московскому представительству Дальстроя о выдаче мне бесплатной путевки в Ялтинский дом отдыха».

В этих словах простого шофера, малообразованного человека-трудяги, как и в ранее приводившихся воспоминаниях гидрографа Тренина, встает образ этакого полководца крупной промышленной армии. О таких людях — ярких выразителях патерналистской психологии, русский поэт сказал когда-то: «слуга — царю, отец — солдатам». Именно так директора особого треста в середине 30-х годов воспринимали многие заключенные. Точно так же его воспринимали и многие вольнонаемные специалисты.

Вероятно, сам Берзин до определенной степени искренне верил, что лагеря системы ОГПУ — НКВД в полной мере могут быть не только трудовыми, но и «исправительными». То есть с помощью тяжелого физического труда «контрреволюционера» (в большевистском понимании этого слова) можно исправить и сделать из него полноценного «строителя коммунизма».

Подобную мифологизированную идеологию усиленно вдалбливали в головы заключенных их лагерные «воспитатели-исправители». Поэтому в воспоминаниях того же шофера Гудименко можно встретить и такие вот слова:

«В Дальстрое во времена Берзина существовала система перевоспитания, которая должна была вернуть сбившегося с пути человека на нормальную дорогу. Положительных примеров было немало. Бывшие уголовники (среди них и водители) становились стахановцами, рекордистами. Они вызывали с материка своих жен, детей и продолжали жить и работать на Колыме по вольному найму. Я хоть и не был уголовником, но относился к числу «сбившихся о пути». После освобождения меня считали «исправившимся», но не все доверяли: ведь как-никак, а я находился в заключении, хоть и был расконвоированным, имел свободу передвижения, водил машины по трассе. Иной раз меня это раздражало, обижало. А вот так получилось, что Э. П. Берзин верил мне больше всех. И я не мог не оправдать его доверия!»

Конечно же, подобные взгляды у заключенных формировались не без влияния так называемой «воспитательной» работы, которую вел в лагерях культурно-воспитательный отдел (сокращенно: КВО) Севвостлага. С этой целью, как уже говорилось, КВО стал издавать газету для заключенных. В каждом лагере была открыта культурно-воспитательная часть (КВЧ). Обычно туда назначали работать кого-то из наиболее грамотных заключенных. Правда, как правило, осужденные га» политическим статьям к подобной работе в лагере не допускались.

В отчете Дальстроя за 1933 год самокритично оценивалась эта работа:

«1932 год, год возникновения крупного лагеря буквально на пустом месте, не мог дать хорошо поставленной культурно-воспитательной работы. Еще не подобрались кадры, еще не было жилищных условий для ведения самой элементарной культработы. 1933 год был годом решительного сдвига в этой области. Из прибывающих контингентов, а также путем выпуска слушателей курсов воспитателей, подобрались кадры. На командировках организованы клубы и красные уголки. В Нагаево открыты два центральных клуба — один УСВИТЛ, другой — профорганизации»⁶⁰.

Клуб УСВИТЛ предназначался, прежде всего, для работы со стрелками охраны лагерей. Здесь, в этом клубе, в 1933 году был организован даже театральный коллектив. Начальником клуба в то время был заключенный П. И. Семержис. Среди актеров первой театральной труппы несколько человек также были заключенными. Этот театральный коллектив давал спектакли в здании клуба для жителей Нагаево, а затем стал выезжать и выступать перед вольнонаемными и заключенными строящейся автодороги.

«Тройки» и особое совещание

Некоторая либерализация отношения к заключенным в Северо-Восточных лагерях, наметившаяся в 1932–1933 годах, ничуть не умерила рвение карательных органов в отношении тех граждан СССР, которые находились на свободе. Причиной такой, казалось бы «непоследовательности» было четкое разделение функций различных служб внутри этих органов.

В ОГПУ, которое в 1934 году было преобразовано в НКВД, существовали независимые друг от друга и не подчинявшиеся друг другу самостоятельные службы (управления), которые занимались разными этапами репрессии человека, превращая его в заключенного.

Первая служба — оперативно-следственная (в разные времена носила разные наименования). Работники этой службы выявляли подозреваемых преступников (подлинных или мнимых), арестовывали их, вели допросы и другие следственные действия. Когда все обстоятельства преступления (повторимся: не важно — подлинного или выдуманного) были выявлены и оформлены в виде «Следственного дела», документы нужно было отправлять в суд.

По идее, все суды в СССР были независимы: они и формально не входили в ОГПУ — НКВД. Но, во-первых, независимость эта была лишь декларирована. Фактически же суды, как и другие составляющие карательной системы советской страны, строго подчинялись партийным установкам. Если партия провозглашала необходимость усилить борьбу с «контрреволюционерами», то НКВД и суды были обязаны выполнять эти директивы.