Жизнь Греции. История цивилизации - [28]

5. Государство

Кто управлял этими страстными и энергичными ахейцами? В мирные дни ими правила семья, в дни войны — род. Род (genos) представлял собой группу лиц, признававших общего предка и общего вождя. Цитадель вождя была началом и центром города; после того как его власть закрепляется обычаем и правом, сюда стекаются род за родом, образуя как политическую, так и кровнородственную общину. Когда вождь нуждается в совместном действии рода или города, он созывает свободных мужчин на общее собрание и выносит на их суд предложение, которое они вправе принять или отвергнуть. На этом сельском сходе — единственном демократическом институте в феодальном и аристократическом по существу обществе — особую ценность для государства представляют умелые ораторы, способные повлиять на народ; уже в лице престарелого Нестора, чья речь «лилася с уст слаще меда»[174], и хитроумного Одиссея, чьи слова «падают в народ, словно снежные хлопья»[175], мы сталкиваемся с начатками того красноречия, которое достигнет в Греции больших высот, чем в любой другой цивилизации, и которое в конце концов повергнет ее в руины.

Когда все роды должны действовать одновременно, вожди становятся под начало сильнейшего из них — царя — и прибывают к нему со своими отрядами из свободных воинов и прислуживающих им рабов. Вожди, ближе всего стоящие к царю, зовутся друзьями царя; так же они будут называться в Македонии Филиппа и лагере Александра. В своей boule, или Совете, знать пользуется полной свободой слова и обращается к царю лишь как ко временно первому среди равных. Впоследствии из этих институтов — народного собрания, совета знати и царской власти — под тысячами ходячих названий и выражений возникнут всевозможные конституции современного западного мира.

Полномочия царя узко ограничены и в то же время очень широки. Они ограничены пространственно, ибо его царство невелико. Они ограничены во времени, потому что царь может быть низложен Советом или правом, которое охотно признают ахейцы, — правом сильнейшего. В остальном его власть является наследственной и имеет весьма размытые пределы. Прежде всего, царь является военачальником, обеспокоенным делами своего войска, без которого ему трудно отстоять свою правоту. Он следит за тем, чтобы оно было хорошо вооружено, хорошо накормлено, хорошо вымуштровано, чтобы всем хватало отравленных стрел[176], копий, шлемов, наголенников, дротиков, нагрудников, щитов и колесниц. Пока его защищает армия, он является властью — законодательной, исполнительной, судебной. Царь — первосвященник государственной религии и приносит жертвы за народ. Его указы — закон, а решения окончательны; еще не существует слова со значением «право»[177]. Время от времени заседает обладающий меньшей властью Совет, который рассматривает серьезные тяжбы; затем, словно создавая прецедент для всех последующих судов, Совет выясняет, не случалось ли нечто подобное в прошлом, и принимает соответствующее решение. Прецедент господствует в праве потому, что прецедент — это обычай, а обычай — ревнивый старший брат права. Однако в гомеровском обществе судебные процессы любого рода — редкость; общественных органов правосудия в эту пору не существует; каждая семья должна защищать и мстить за себя самостоятельно. Насилие вездесуще.

Чтобы поддержать свое положение, царь не взимает налогов; время от времени он получает «дары» от своих подданных. Но он был бы бедным царем, если бы зависел от таких подарков. Главные доходы он, по-видимому, извлекает из пошлин на трофеи, которые его солдаты и корабли награбят на земле или море. Возможно, именно поэтому в конце тринадцатого века ахейцы оказываются в Египте и на Крите: в Египте — неудачливыми пиратами, на Крите — недолговечными завоевателями. Затем мы внезапно узнаем, что они воспламеняют свой народ рассказом об унизительном похищении, собирают войска всех племен, снаряжают сотни тысяч мужей и отплывают огромной и неслыханной армадой в тысячу кораблей, чтобы попытать счастья против передового отряда Азии на равнинах и холмах Трои.

IV. Осада Трои

Имела ли эта осада место в действительности? Мы знаем лишь то, что каждый греческий историк, каждый греческий поэт и почти каждая храмовая летопись или предание в Греции считали ее само собой разумеющейся; что благодаря археологии у нас перед глазами — многократно разрушенный город; что сегодня, как было вплоть до прошлого века, сказание и его герои признаются в существе своем подлинными[178]. Одна из египетских надписей Рамсеса III сообщает, что «острова лишились покоя» около 1196 года до нашей эры[179], а Плиний упоминает Рамсеса, «во времена которого пала Троя»[180]. На основании традиционных генеалогий, сличенных в конце шестого века до Рождества Христова географом и историком Гекатеем, великий александрийский ученый Эратосфен вычислил, что датой осады является 1194 год до н. э.

Как и греки, древние персы и финикийцы возводили истоки великой войны к четырем похищениям прекрасных женщин. Египтяне, по их словам, похитили Ио из Аргоса, греки похитили Европу из Финикии, а Медею из Колхиды; разве для того, чтобы уравнять чаши весов, Парис не должен был похитить Елену?