Жизнь Греции. История цивилизации - [26]

Должен быть скрытен и хитр несказанно, кто спорить с тобою

В вымыслах разных захочет; то было бы трудно и богу.

Ты, кознодей, на коварные выдумки дерзкий, не можешь,

Даже и в землю свою возвратясь, оторваться от темной

Лжи и от слов двоесмысленных, смолоду к ним приучившись…[160]

(Перевод В. А. Жуковского)

По правде говоря, этот героический Мюнхгаузен древнего мира очаровывает и нас. Мы открываем некоторые привлекательные черты и в нем, и в том отважном и ловком народе, к которому он принадлежит. Одиссей — нежный отец и справедливо правит своим царством, «не причинивший зла ни словом, ни делом никому в стране». «Никогда больше, — говорит его свинопас, — не найти мне такого доброго хозяина, как бы далеко я ни зашел и даже если бы вернулся в дом к отцу и матери»[161]. Одиссею завидуешь из-за его «фигуры, которой он блаженным бессмертным подобен», его телосложения — столь атлетического, что даже в свои дочти пятьдесят он бросает диск дальше, чем любой из феакийских юношей; восхищаешься его «упорным сердцем», его мудростью, «подобной мудрости Зевса»[162]; к Одиссею проникаешься состраданием, когда, отчаявшись увидеть вновь «дым, поднимающийся над родной землей», он жаждет умереть, или когда среди опасностей и страданий он укрепляет себя словами, которые любил повторять старик Сократ: «Сердце, смирись, ты терпело и горшие беды»[163]. Это — муж с железным телом и духом, но он вполне человечен, а потому заслуживает прощения.

Все дело в том, что ахейские критерии нравственного суждения столь же отличны от наших, сколь доблести войны отличаются от добродетелей мира. Ахеец живет в неупорядоченном, тревожном, голодном мире, где каждый должен быть собственным стражем, держа наготове стрелы и копье, и уметь безмятежно взирать на потоки крови. «Жадное брюхо, — объясняет Одиссей, — унять никому не под силу Из-за него спускаются на воду корабли со скамьями для гребцов, неся зло врагам по беспокойному морю»[164]. Поскольку ахеец не ведает безопасности дома, он не соблюдает ее и в чужой земле; вполне справедливо, что каждый слабак становится его добычей; высшей доблестью, по его мнению, является отважный и безжалостный ум. Его доблесть (virtue) — это virtus, буквально, мужественность, arete, свойство Ареса, или Марса. Добр не тот, кто мягок и снисходителен, верен и хладнокровен, трудолюбив и честен; добр тот, кто сражается отважно и умело. Плох не тот, кто слишком много пьет, лжет, убивает и предает, но тот, кто труслив, глуп или слаб. В пору цветущей юности европейского мира ахейские греки были ницшеанцами задолго до Ницше и Фрасимаха.

3. Мужчины и женщины

Ахейское общество — это патриархальный деспотизм, умеряемый женской красотой и гневом и пылкой нежностью родительской любви[165]. Теоретически высшей властью обладает отец: он вправе брать сколько угодно наложниц[166], предлагать их гостям, он вправе оставлять своих детей в горах на верную смерть или закалывать их на алтарях томимых жаждой богов. Подобное всемогущество отца не обязательно свидетельствует о жестокости общества; оно означает лишь то, что в данном обществе государственная организация еще не зашла настолько далеко, чтобы поддерживать социальный порядок, и что для создания такого порядка семья нуждается в полномочиях, которые позднее присвоит государство, национализировав право убивать. С развитием социальной организации родительский авторитет и единство семьи ослабевают, свобода и индивидуализм растут. В действительности мужчина-ахеец обычно благоразумен, терпеливо прислушивается к домашнему красноречию и преданно любит своих детей.

В патриархальной Греции Гомера женщины занимают значительно более высокое положение, чем в эпоху Перикла. В легендах и эпосе она играет ведущую роль, начиная со сватовства Пелопа к Гипподамии до кротости Ифигении и ненависти Электры. Она не изолирована в гинекее, не заперта в пределах дома; она свободно вращается в обществе как женщин, так и мужчин, а иногда принимает участие в серьезных мужских беседах, как Елена, вступающая в разговор Менелая и Телемаха. Когда ахейские вожди желают разжечь в своем народе ненависть к Трое, они апеллируют не к политическим, племенным или религиозным идеям, но к его чувству женской красоты; прелесть Елены служит оправданием войны ради земли и торговли. Без женщины гомеровский герой был бы неуклюжим невежей, которому не из-за чего жить или умирать; женщина учит его известной учтивости, идеализму и большей мягкости.

Брак совершается посредством купли: обычно жених отдает отцу девушки быков или их равноценную замену; поэт говорит о «девах, быков приносящих»[167]. Купля является обоюдной, так как отец чаще всего выделяет невесте значительное приданое. Брачная церемония семейна и религиозна, на свадьбе много едят, танцуют и весело шутят. «Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске, // Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают. // Юноши хорами в плясках кружатся; меж них раздаются // Лир и свирелей веселые звуки»[168] [перевод Н. И. Гнедича]; таким постоянством отличаются неотъемлемые элементы нашей жизни. Выйдя замуж, женщина становится хозяйкой в своем доме и пользуется тем большим уважением, чем больше у нее детей. Любовь в подлинном смысле слова — глубокая взаимная нежность и забота — приходит к грекам, как и к французам, скорее после, чем до брака; это не искра, которая пробегает от контакта или близости двух тел, но плод длительного сотрудничества в делах и занятиях по дому. Гомеровская жена столь же верна, сколь неверен ее супруг. У Гомера есть три прелюбодейки — Клитемнестра, Елена и Афродита; безгрешные перед богами, они явно нарушают обычай людей.