Жизнь Греции. История цивилизации - [263]

. Страсть к подвигам заставляла его браться за любую задачу и подвергать себя любому риску. При Херонее он первым вступил в бой со Священным отрядом фиванцев; при Гранике он вовсю потакал своей слабости, которую называл «влечением к встрече с опасностью»[2068]. Эта его страсть тоже со временем вышла из-под контроля; звуки и вид битвы пьянили его; тогда он забывал о долге военачальника и врывался в самую гущу боя; вновь и вновь воинам, страшившимся его потерять, приходилось умолять Александра отойти в тыл. Он был не выдающимся полководцем, но отважным воином, чья упрямая настойчивость и мальчишеская беспечность привели к невиданным победам. Он был вдохновителем; об организации, подготовке, тактике и стратегии заботились, вероятно, его талантливые военачальники. Александр вел войска вперед своим блестящим воображением, пламенем самобытного красноречия, готовностью и искренностью, с которыми он разделял труды и горести воинов. Несомненно, он был хорошим администратором: благожелательно и твердо он правил необъятной страной, которую завоевала его армия; он был верен соглашениям, которые заключал с полководцами и городами, и не терпел угнетения подданных своими подчиненными. Посреди возбуждения и хаоса всех его походов в центре замыслов Александра отчетливо проступала одна великая цель, которую не уничтожит даже его смерть: объединить все восточное Средиземноморье в одно культурное целое, сплачиваемое и возвышаемое растущей цивилизацией Греции.

II. Пути славы

Вступив на престол, Александр обнаружил себя во главе шатающейся империи. Восстали северные племена во Фракии и Иллирии; Этолия, Акарнания, Фокцца, Элида, Арголида провозгласили независимость от Македонии, амбракиоты изгнали македонский гарнизон; Артаксеркс III похвалялся, что убийство Филиппа подстроил именно он и что Персии отныне не придется опасаться незрелого юнца, взошедшего на трон. Когда радостная весть о гибели Филиппа достигла Афин, Демосфен облачился в праздничное платье, увенчал чело и предложил народному собранию присудить почетный венок убийце царя Павсанию[2069]. В самой Македонии дюжина партий злоумышляли против жизни молодого монарха.

Александр овладел ситуацией решительно и энергично, покончил с внутренней оппозицией и задал темп всей своей жизни. Схватив и обезглавив главарей македонских заговорщиков, он двинулся на юг в Грецию (336) и через несколько дней оказался под Фивами. Греческие государства поспешили заявить о возобновлении своей лояльности; Афины направили ему пространную апологию, присудили ему два венка и удостоили божеских почестей. Смягчившийся Александр объявил, что отныне в Греции упраздняются все тирании, и постановил, что каждый город должен пользоваться свободой и жить по своим законам. Совет амфиктионов подтвердил передачу Александру всех прав и почестей, которыми он ранее наделил Филиппа, а собравшийся в Коринфе конгресс всех эллинских государств, кроме Спарты, провозгласил его общегреческим главнокомандующим и пообещал предоставить воинов и снаряжение для похода в Азию. Александр возвратился в Пеллу, привел столицу в порядок, а затем выступил на север подавить восстание варварских племен (335). С наполеоновской стремительностью он довел свои войска до того места, где сегодня находится Бухарест, и водрузил свои знамена на северном берегу Дуная. Затем, узнав о наступлении на Македонию иллирийцев, он прошел три с лишним тысячи километров по территории современной Сербии, неожиданно ударил по захватчикам с тыла, разгромил их и загнал остатки вражеских отрядов обратно в горы.

Между тем в Афинах царило возбуждение: в городе прошел слух, будто Александр погиб в битве на Дунае. Демосфен призывал к войне за независимость и с чистой совестью принимал персидское золото, используя его для продвижения своих планов. По его наущению восстали Фивы, убившие македонских чиновников, оставленных здесь Александром, и осадившие македонский гарнизон в Кадмее. Афины послали помощь фиванцам и приглашали Грецию и Персию объединиться против Македонии. Разгневанный тем, что казалось ему не страстью к свободе, но отъявленной неблагодарностью и вероломством, Александр со своей измотанной армией вновь вступил в Грецию. Достигнув Фив через тринадцать дней, он разбил высланное против него войско. Решать судьбу беззащитных Фив он предоставил их древним врагам: Платеям, Орхомену, Феспиям и Фокиде; те постановили сжечь город дотла, а его жителей продать в рабство. Надеясь преподать урок другим мятежникам, Александр утвердил этот приговор, но настоял на том, чтобы победоносные войска пощадили дом Пиндара, жрецов и жриц, а также всех фиванцев, могущих доказать, что они противились восстанию. Позднее он со стыдом вспоминал об этом беспощадном возмездии и «без долгих уговоров непременно давал любому фиванцу все, что тот ни попросит»[2070]. Свою жестокость он отчасти искупил мягким обхождением с Афинами; он простил им попрание взятых год назад обязательств и не особенно настаивал на выполнении ими требования о выдаче Демосфена и других антимакедонских лидеров. До конца жизни он питал к Афинам уважение и привязанность; он посвящал на Акрополь разнообразные трофеи после своих побед в Азии, вернул в Афины увезенную Ксерксом статую Тираноубийц, а однажды, после трудного похода, заметил: «Афиняне, поверите ли вы, каким опасностям я подвергаюсь, лишь бы удостоиться вашей похвалы?»