Жизнь Греции. История цивилизации - [244]
Щеголь Аристипп после смерти Сократа разъезжал по разным городам, провел некоторое время с Ксенофонтом в Скиллунте, но еще дольше оставался с Лайдой в Коринфе[1827], а затем поселился в своей родной Кирене на побережье Африки, где основал философскую школу. Его привычки сформировались под влиянием богатства и роскоши высших классов этого наполовину восточного города, и ближе всего ему была та часть учения Сократа, которая высшим благом провозглашала счастье. Отличавшийся статным телосложением, утонченными манерами, бойкий на язык, Аристипп всюду умел проложить себе дорогу. Оказавшись после кораблекрушения без гроша в кармане на Родосе, он отправился в гимнасий, выступил с речью и так увлек местных жителей, что они разместили Аристиппа и его товарищей с полным комфортом; на это он заметил, что родителям следует снабжать своих детей таким богатством, которое и после кораблекрушения сможет выбраться на сушу вместе со своим обладателем[1828].
Его философия была проста и откровенна. Все наши поступки, говорит Аристипп, совершаются либо в надежде на удовольствие, либо из страха перед болью — даже когда мы растрачиваем свое имущество ради друзей или жертвуем жизнью за своих полководцев. Следовательно, все согласны с тем, что удовольствие — это конечное благо, и обо всем прочем, включая добродетель и философию, следует судить исходя из того, способны ли они доставить нам удовольствие. Наше знание о вещах недостоверно; все, что мы знаем непосредственно и прочно, — это наши чувства; таким образом, мудрость состоит в преследовании не абстрактной истины, а приятных ощущений. Самыми сильными являются не умственные и не нравственные, а физические или чувственные удовольствия. Аристипп также не желает поступаться имеющимся благом ради предполагаемого будущего блага; существует только настоящее, и настоящее, вероятно, ничуть не хуже будущего, если не лучше; искусство жить заключается в срывании преходящих удовольствий и наилучшего использования момента[1829]. Польза от философии та, что она не уводит нас от удовольствий, но позволяет сделать наилучший выбор между ними и наилучшим образом их использовать. Повелителем удовольствия является не воздерживающийся от него аскет, но скорее человек, который наслаждается удовольствиями, не становясь их рабом, и умеет осуществить выбор между опасными и безопасными для него радостями; поэтому мудрец по-своему уважает общественное мнение и законы, но, по возможности, старается «не быть никому ни хозяином, ни рабом»[1830].
Если человеку следует поставить в заслугу осуществление того, что он проповедует, то Аристипп заслуживает известного уважения. Он с одинаковым изяществом переносил бедность и богатство, но не делал вид, что ему они одинаково безразличны. Он требовал платы за свои уроки и не — колеблясь льстил тиранам, чтобы добиться своих целей. Когда в него плюнул Дионисий Старший, он стоически усмехнулся. «Рыбак, — молвил он, — должен мириться с еще большей сыростью, лишь бы вытащить рыбешку куда меньшую»[1831]. Когда один друг упрекнул его за то, что он преклонил колени перед Дионисием, Аристипп отвечал: «Не моя вина, что у царя уши в пятках»; а когда Дионисий спросил его, почему философы обивают пороги богачей, тогда как те не часто появляются среди философов, Аристипп парировал: «Потому, что первые знают, чего хотят, а вторые — нет»[1832]. И тем не менее он презирал людей, гоняющихся за богатством ради самого богатства. Когда фригиец Сим хвастался перед ним своим роскошным домом, который был вымощен мрамором, Аристипп плюнул ему в лицо и заметил в свое оправдание, что посреди всего этого великолепия не «нашел более подходящего места, куда плюнуть»[1833]. Разжившись деньгами, он щедро их тратил на хорошую пищу, хорошую одежду, хорошее жилье и (как он считал) хороших женщин. Когда философа упрекнули в том, что он живет с гетерой, он отвечал, что не брезгует жить в доме или плыть на корабле, которыми ранее пользовались другие[1834]. Любовница сказала ему: «У меня будет от тебя ребенок». Аристипп возразил: «Ты знаешь об этом не больше, чем если бы ты прошла через заросли и могла указать, какая колючка тебя уколола»[1835].
Аристиппа любили, несмотря на его прямодушие, так как он был человеком приятного обхождения, утонченной культуры (при всем нашем уважении к Симу) и большой доброты. Вне всякого сомнения, его грубоватый гедонизм отчасти предназначался для того, чтобы шокировать уважаемых грешников города. Он выдавал себя тем, что чтил Сократа, любил философию[1836] и признавался, что в жизни наибольшее впечатление на него произвел праведник, упорно следующий своим путем в окружении порочного люда[1837]. Перед смертью (356) он заметил, что самым большим наследством, которое он оставляет дочери Арете, является то, что он научил ее «не дорожить ничем, без чего она способна обойтись»[1838] — странная капитуляция перед Диогеном. Арета сменила его во главе киренской школы, написала сорок книг, воспитала многих выдающихся учеников и удостоилась от города почетной эпитафии: «Светоч Эллады»
