Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [83]

Должно быть, Гитлеру поступала очень скудная информация о внутренней обстановке в Югославии. Он сам признавался потом графу фон дер Шуленбургу, послу Германии в Москве, что сообщение о перевороте было для него большой неожиданностью. Сначала он подумал, что это была шутка дурного тона. Его гнев, когда он понял, что это правда, не знал границ, так как это нарушало его планы в очень важном для него регионе. Нападение на Советский Союз, согласно плану «Барбаросса», планировалось на май[71]. Поэтому Гитлер отдал приказ покончить с Югославией, уничтожить не только ее армию, но и саму страну как государство. Генерал Дёме Стояи, наш посол в Берлине, был срочно командирован в Венгрию; с аэродрома он явился ко мне с требованием дать «немедленный положительный ответ» за моей подписью на просьбу не только позволить немецким войскам пройти через Венгрию, но и задействовать венгерские части в наступлении на Югославию. Основное направление удара немцев намечалось не непосредственно с территории Венгрии, но из румыно-сербского Баната. Гитлер предложил передать нам все венгерские области, которые были частью королевства Венгрия до 1919 г., ставшие впоследствии частью Королевства сербов, хорватов и словенцев.

Это письмо, с содержанием которого я сразу же ознакомил членов Тайного совета, требовало от нас принятия очень непростого решения. Мы отказались пропустить через нашу территорию немецкие войска для нападения на Польшу; мы позволили немецким войскам пройти в Румынию, полагая, что это делается в интересах нашей обороны. Теперь Венгрия становилась не только плацдармом для развертывания немецких войсковых соединений, но нас уже настойчиво склоняли к активному участию в нападении на страну, с которой мы заключили договор о мире и дружбе, ратифицированный 27 февраля, всего четыре недели назад. Гитлер был убежден, что мы охотно воспользуемся возможностью вернуть себе Южную Венгрию. Эта война, сказал он графу Шуленбургу, «будет очень популярна в Италии, Болгарии и Венгрии». Но, произнося подобные слова, Гитлер показал, насколько неверно он оценивал ситуацию, и ту же самую ошибку, несомненно, делали все немцы. Конечно, в Венгрии существовали отдельные политические группировки, и не только национал-социалистские, которые уже давно поддерживали политику Германии и которым могли импонировать слова Гитлера. Однако ответственные государственные деятели были обязаны просчитывать последствия вступления Венгрии в войну. Телеки, наш премьер-министр, вскоре после начала войны между Германией и Польшей передал мне письмо от своей свояченицы, которая побывала в Англии и Франции в августе 1939 г. и которая, благодаря ее связям, смогла узнать мнение ведущих политиков в этих странах. Германия, сказали ей, будет одерживать победу за победой в течение первых двух лет, затем ее ждет та же участь, что постигла ее в Первой мировой войне. Венгрия уже не является больше частью Австро-Венгрии, сейчас она имеет возможность действовать независимо, и она должна придерживаться нейтралитета. Эта информация только укрепила Телеки в его взглядах. Даже среди тех, кто желал победы немецкому оружию, было много таких, кто, принимая во внимание решимость Британии и ожидавшееся вмешательство в войну США, сомневался в возможности победы. Это вызывало еще большую поляризацию общественного мнения; появилось и окрепло тревожное чувство, что нас мало что ожидает хорошего в случае триумфа Германии. Горькие слова, что я услышал в Италии, могли быть вполне отнесены к Венгрии: «Если Англия победит, мы проиграем; если Германия победит, то мы окончательно проиграем». То, что другие нации могли думать подобным образом, немцы понять были не в состоянии.

3 апреля 1941 г. премьер-министр Телеки, не сумев найти иной выход из создавшейся ситуации, покончил с собой. Он осознал, что в случае отказа в просьбе Гитлера сразу же последует немедленная оккупация Венгрии. У него было мало надежды на успех некоего «правительства в изгнании». То, что попытался сделать Тибор Экхардт, эмигрировавший в Америку и основавший там Комитет за независимую Венгрию. Когда Телеки получил информацию, что наш начальник Генштаба уже достиг технической договоренности с немецким Генштабом за спиной правительства, а Лондон пригрозил Венгрии объявить ей войну, он решил расстаться с жизнью, но не сказать «да». Это означало бы пойти наперекор голосу собственной совести, имея на руках пакт, который мы только что заключили с Югославией.

Разговаривая как-то с Чиано, Телеки открыто высказался о том, чего можно ожидать от нацистов. В марте 1940 г. он спросил министра иностранных дел, умеет ли тот играть в бридж. «К чему вы это спрашиваете?» – поинтересовался министр. «Если да, то мы сможем этим заняться, когда окажемся в Дахау», – был ответ.

То, что Телеки планировал совершить самоубийство в знак протеста против давления, оказываемого на Венгрию, не вызывает сомнений. Прощальное письмо, что он написал мне, как своему другу и начальнику, было бы сегодня неоспоримым доказательством, не будь оно потеряно вместе с другой моей личной корреспонденцией. Теперь я не могу в точности воспроизвести его слова, но помню смысл того, что он написал: «Мы оказались в одной компании с законченными мерзавцами». Как премьер-министр, он чувствовал свою ответственность при заключении этого союза и тем самым отвечал за честь своей страны. «Своей смертью – эти слова я помню очень хорошо – я смогу оказать своему Отечеству последнюю услугу». Именно в этом духе англосаксонский мир воспринял смерть Телеки в то время. Спустя несколько дней Уинстон Черчилль, выступая по радио, заявил, что эта жертва не будет забыта в будущих переговорах о мире. «За столом конференции мы поставим кресло для графа Пала Телеки. Это свободное кресло напомнит всем присутствующим, что у венгерской нации был премьер-министр, который пожертвовал собой ради той правды, за которую мы теперь сражаемся». В третьем томе своих мемуаров Черчилль снова говорит о жертве, принесенной Телеки, словами, которые должны снять вину с него и народа его страны за немецкое нападение на Югославию. И добавляет: «Эта жертва оправдывает его перед судом истории. Он не мог остановить наступление немецких войск и помешать последствиям этого». О «свободном кресле» ничего не слышно, несмотря на то что, когда этот третий том был опубликован, Парижская мирная конференция уже состоялась.