Живые, пойте о нас! - [55]

…С Николаем Мудровым, храбрым разведчиком десанта, мы тоже начали свой путь от пирса.

Но удивительное дело — ни пристань, ни дворцы, ни одна из аллей возле Большого каскада не будили в нем никаких воспоминаний.

— Бывали ли вы здесь, Николай Викторович, после сорок первого?

— Можно сказать, не бывал, хотя живу совсем близко, в Мартышкине. Однажды, правда, приехал с семьей на праздник открытия фонтанов. Кругом народ, а мне все так странно и вспоминать больно…

Долго бродили мы с Мудровым по парку. Но он по-прежнему ничего не узнавал. В тот день Мудров торопился в Ломоносов, на завод, где он работал электриком-высокочастотником. Николай Викторович обещал обязательно приехать сюда еще раз. Потом мы шли с ним вдоль берега от гранильной фабрики мимо дворцов Марли, Эрмитаж, Монплезир. Постояли у пирса. Мудров был взволнован, растерян.

— Как же так, неужели за эти годы все здесь так переменилось, что я и узнать не могу местности? — сетовал он.

Страшно ходить по заминированному полю воспоминаний. Трудно, но необходимо… И лишь когда мы вошли в Александрию, недоумение на лице Мудрова сменилось уверенностью.

— Да, здесь мы были! — Зоркий взгляд охотника схватывал все: старое дерево, поляну, ручей, уцелевший дом.

Как же сложилась дальнейшая судьба Николая Викторовича?

— Нас осталось трое: два Николая и Александр. Не знаю как, но утром седьмого октября сорок первого года мы неожиданно оказались вблизи поселка Ропша. У дороги, на суку осины, висел человек. По виду мой одногодок, хотя и оброс бородой. На груди табличка с надписью, я ее до сих пор перед глазами вижу: «Романов Николай Васильевич, 1918 года рождения. Повешен за связь с партизанами».

На дороге показались люди. Мы залегли в канаву. Это были беженцы. Впереди два немецких солдата. Больше конвоиров не видно. Сразу решили: надо затесаться в толпу. Как только прошли первые ряды, мы броском к ним. Тут же поскидали бушлаты, переоделись с помощью добрых людей в гражданское. Немцы проверяли: у кого короткая стрижка, сразу уводили в сторону. У нас были чубы. Каждый получил в руки деревянную бирку с красной печатью, со свастикой.

Так начался тернистый путь трех кронштадтских дружков, полный постоянной опасности.

Мудрову повезло: поселившись в деревне, он зарекомендовал себя мастером-механиком, одним починил часы, другим — швейную машину. Промышлял он и охотой: подстрелив однажды лисицу, Николай сделал себе из ее шкурки воротник. С той поры его стали называть в деревне «моряком в бабьей шубе».

Вскоре Мудров вместе со своими товарищами начал отыскивать пути к партизанам. В конце концов через пастуха, бывшего сельского учителя, наладить такую связи, удалось. Но в лес моряки не уходили. Выполняя задания партизан, они оставались в деревне, жили в разных домах. Трудно сказать, знала ли старуха, приютившая Мудрова, о том, что его собираются арестовать. Только накануне она, раскинув карты, неожиданно сказала Николаю: «Беда тебе грозит… Уходить надо…» Так спасся Мудров. Другого Николая и Сашу предали два брата-дезертира, позднее расстрелянные партизанами. Моряки отчаянно сопротивлялись. Когда у Николая отказал парабеллум, он, безоружный, ухитрился сбить с ног двух эсэсовцев.

Николая повесили вместе с хозяйкой дома, где он жил. Сашу живым закопали в землю.

В партизанском отряде Мудров участвовал во многих боях. И в том, когда партизанам Осьминского района удалось спасти советских людей, которых везли на расстрел. Тогда-то он и застрелил коменданта фашистского гарнизона.

Однажды Мудров вместе с группой из пяти человек получил задание взорвать мост, вблизи которого была расположена вражеская батарея.

Стоял декабрь. Партизаны продвигались на лыжах. Внезапно наступила оттепель. Пошел дождь со снегом. Лыжи пришлось снять. Оставив бойцов в засаде напротив немецкого караульного помещения, Мудров с товарищем взяли по пуду взрывчатки и узкой тропочкой пробрались к мосту. Взрыв был произведен удачно, но на обратном пути партизаны едва не погибли. Дорога завела их в болото. Больше суток пробирались бойцы вдоль трясины. Только опыт охотника помог Мудрову вывести товарищей к деревне. С боем прорвались они через фашистский заслон. Один из них был ранен. Ночью задворками удалось уйти.

С одного из дворов, где стояли постоем фашисты, Мудров увел огромного куцехвостого битюга. Взобравшись на лошадь, стал петлять, чтобы запутать следы, и в конце концов оторвался от группы, заблудился в лесу. Мучил голод. Проплутав день, Николай решился на крайнее: привязав коня к ели, завязал ему глаза и перерезал штыком горло. Горячая кровь возвратила Николаю силы. Через некоторое время он вернулся к своим.

Позднее Мудров стал командовать отрядом, входившим в 9-ю партизанскую бригаду. Здесь он был награжден орденом Красного Знамени и медалью «Партизану Отечественном войны» I степени.

Николай Мудров не любит вспоминать о пережитом. Вот почему и в Петродворце бывает он так редко. Но минувшее не оставляет его. И тогда, чтобы обрести душевный покой, Мудров обращается за помощью к природе.

В свободные дни Николай Викторович со своей охотничьей собакой отправляется в лес. Иной раз он возвращается домой без добычи. Спугнутая псом дичь свободно улетает. А человек идет, глубоко вдыхает запахи леса, свежесть ветра. Под ногами прелость опавшей хвои и листьев.