Живые, пойте о нас! - [53]

Земля, израненная, в заплывающих весенней водой воронках от бомб и снарядов, вдруг резко изменилась — стала зеленой, голубой, белой от переплетения трав и первых цветов.

Но в нервном напряжении последних боев, горечи таких особенно нелепых смертей, когда все вокруг уже дышало победой, бойцы не замечали прелести весны.

Цветы втаптывались тягачами в грязь, а на изумрудной траве огромными черными подпалинами означались следы недавних штурмовок.

Машины с морскими пехотинцами мчались мимо обезлюдевших, с красными черепичными крышами деревень.

Ночью в темном вековом лесу моряки узнали от регулировщиц о капитуляции фашистской Германии.

— А как там впереди? — спрашивали девушек балтийцы.

— Там еще стреляют.

— Война?

— Война…

Да, действительно впереди все грохотало. Неужели безумцы, запертые в «Курляндском котле», продолжают бессмысленное сопротивление?

Когда машины с морскими пехотинцами выехали на широкую приморскую дорогу, ведущую в Лиепаю, их глазам открылось необычайное зрелище. Вся дорога была забита войсками. Советская пехота — на грузовиках, в пешем строю. Мощные тягачи тащили за собой хоботы полевых орудий…

И над всем этим могучим военным потоком гремел торжественный стихийный салют в честь Победы. Стреляли из автоматов, пистолетов, разноцветные трассы расчерчивали небо. А навстречу тысячами шли сдаваться немцы.

Здесь и теперь соблюдалась иерархия чинов. В «опель-адмиралах» ехали сопровождаемые адъютантами генералы. Фуражки с высоким верхом глубоко надвинуты, в глазах за внешним безразличием угадывались безысходность, отчаяние. За генералами в «фольксвагенах» следовали чины помельче.

Шли, поблескивая красными, желтыми огоньками, хваленые немецкие «тигры» и «пантеры». Они проходили борт к борту с нашими машинами, никому уже больше не опасные.

Пленных, словно пастухи свое стадо, сопровождали наши бойцы.

На одну из машин с морскими пехотинцами прыгнул боец. В его руках был пакет золингеновских бритв «Близнецы». Он давал каждому на память бритву.

Потом дорога вновь расчищалась, все опять приходило в движение: немцы — в тыл, советские бойцы — на запад!

В это время в лиепайскую гавань уже влетели торпедные катера Краснознаменного Балтийского флота.

В городе еще не было советских войск. Тысячи немцев, солдат и офицеров, стояли на пирсе. Они добрались до моря, но слишком поздно.

И хотя гитлеровцев в порту были тысячи, а советских моряков лишь горстка, приказ о капитуляции и здесь был выполнен беспрекословно.

Группы армий «Курляндия» не существовало.

Война, развязанная гитлеровской Германией, завершилась и на этом участке фронта. Она закончилась и для немногих, тогда еще неизвестных, чудом оставшихся в живых героев нашей повести.

Для бойца морской пехоты, участника петергофского десанта, а потом партизана, освобождавшего от врага Ленинградскую область. И для его товарища, балтийского разведчика с выжженными фашистскими палачами звездами на груди, вырванного Советской Армией из плена, снова вставшего в ряды бойцов…

И для командира корпуса, чьи солдаты сражались осенью 1941 года в петергофских парках. Теперь он участвовал в штурме Берлина, присутствовал при безоговорочной капитуляции командования немецко-фашистских вооруженных сил.

Война закончилась и для тебя, любимый наш Ленинград, где со стен руки твоих защитников смыли, соскребли надпись: «Эта сторона улицы наиболее опасна во время обстрела», оставив лишь одну из них на стене дома в начале Невского как память о горе и слезах ленинградцев, об их бессмертном подвиге.

И для Петродворца, где в пронзенной осколками, обожженной кровью земле уже прокладывались первые трубы для вставших на свое место прекрасных скульптур фонтанов.

Но память наша, сердце каждого из нас еще хранили, будут хранить всегда облик, голоса, думы тех, кто сражался здесь, кто никогда уже не пройдет под сенью воскресших парков

Судьбы

Есть скорбные книги в центральных военных архивах,

Где гриф «сов. секретно», который давно устарел,

О тех, кто могли с нами жить, улыбаться счастливо,

О тех, кто волною накрыт, кто ушел на расстрел.

В архиве морском раскрываем приказы по флоту,

Скрепившие списки имен, безвозвратных потерь,

Мы их на суде предъявили фашизму по счету,

Мы их, словно клятвы слова, повторяем теперь.

Но в перечне тех, кто погиб в петергофском десанте,

Мы встретили прочерки писарским четким пером,

Они, словно горны, победно зовущие: «Встаньте!»,

Чтоб павшие, встав из могил, отвечали: «Живем!»

Таких одиночки, но радуйся редкой удаче,

Как будто из смертного боя ты вырвался сам.

…Над вздыбленным берегом ветры балтийские плачут,

И огненный лист прикасается к мертвым губам.

Весны человеческой брезжило только начало,

Брал край партизанский живых во владенья свои,

И мать за Уралом об участи сына не знала,

А те, что воскресли, опять уходили в бои.

И писарь балтийский не мог нанести еще прочерк,

Но ярко светила матросской удачи звезда

Своим сыновьям, что в холодные темные ночи

Себя не щадили, взрывая врага поезда!

1965 г.

В Центральном военно-морском архиве в Гатчине день начинается рано.

В этом маленьком городе, где в войну размещались крупные резервы группы армий «Север», где находился вместе с полевым управлением своего штаба командующий фон Кюхлер, там, где мучились, умирали от голода, погибали в фашистских лагерях пленные красноармейцы и моряки, — сейчас мирно трудятся советские люди.