Живые души или Кто идет к нам?. - [4]

Салимьян. Да, теперь я это понимаю… Ну что же, мать, отец, теперь я могу сказать — зачем я сюда приехал.

Зайнулла и Варакия. (испуганно). Зачем?

Салимьян. Чтобы умереть (падает).

Зайнулла (растерянно). Марьям! Марьям! Что же это такое?

Варакия. Сынок!

Вафа. Салимьян!

Конец первого действия.

Второе действие

С конца первого действия прошло немного времени — минут пять, не больше. За это время Салимьяна положили на стол.

Сцена восьмая

Вафа, Варакия, Зайнулла, Марьлям сидят, опустив головы, в глубокой печали, по обе стороны стола, на котором лежит Салимьян.

Молчание. Долгая пауза.

Вдруг у Салимьяна начинают дергаться ноги, затем все туловище, наконец, он садится на столе.

Все (в ужасе). А-а-а!

Салимьян. Полковая артиллерия, огонь! Почему молчите!?

Варакия. Сынок, сынок!

Зауйнулла. Салимьян!

Вафа. Салимьян!

Марьям щупает пульс.

Марьям. Сердце-то бьется! Он жив!

Наконец Салимьян тоже понимает, где он, что он жив.

Салимьян. Где я?

Варакия. Сынок, сынок, ты дома!

Салимьян. Да, я дома, дома!…

Зайнулла. Что это с тобой было?

Салимтьян. Я умер.

Варакия. Как это так?

Салимьян. Я умер и душа моя полетела в небо. Я видел, как вы тут бились над моим телом, как перекладывали нка стол, как Марьям уколы делала… А я лечу и лечу…

Варакия. Что за ужасы ты рассказываешь, сынок? Как такое может быть…

Салимьян. Может, мама, может.

Зайнулла (к нему почти вернулась обычная его живость). Может, ты и Аллаха видел? А? Гитлер капут…

Салимьян. Не видел.

Зайнулла (Варакие). Ну вот, а ты вечно — Аллах накажет, Аллах накажет.

Салимьян. Я Его слышал.

Марьям. Как?

Салимьян. Он мне сказал- оглянись, неужели тебе не жаль того, что ты оставляешь? А ведь ты еще не все сделал, о чем Я тебя просил.

Зайнулла (растерянно). Как это просил…

Салимьян. Я оглянулся и увидел — как без меня осиротела земля. Как она хочет, чтобы я вернулся. И еще — над нашими лесами и полями встает черная туча. И еще я понял, что это Иблис.

Зайнулла. Как это Иблис?

Салимьян. Иблис. Самый настоящий. Хочет забрать себе наши души, наши имена, нашу землю.

Вафа. И что же ты ответил Ему, Аллаху?

Салимьян. Я забыл о Нем, у меня кровь вскипела, и я стал организовывать оборону своего полка против Иблиса, а мои артиллеристы почему-то не слушались моего приказа…

Варакия. Ну что ты на столе? Слезай, сынок, слезай. Радость какая! Давай чай попьем!

Салимьян слезает со стола, Варакия и Марьям снова организуют чай.

Вароакия. Ох, сынок, ты нас так напугал!

Салимьян. Я ведь заболел восемь месяцев назад. Врачи сказали — рак, умрешь завтра или послезавтра. Жена ушла, дети уже большие, им не до меня. Я все бросил и сюда. И вот умер и снова ожил. А теперь чувствую — жить буду. Видно, Аллах дал мне сил. Только понять не могу, о чем же он меня просил.

Зайнулла. Да брось ты, ни о чем не горюй! Ты ветеран войны в Чечне, возьмешь свое. Никуда не денутся, отдадут!

Салимьян. Это что — все, жизнь кончилась, что ли? Зачем мне теперь жить?

Вафа. Что тебе сказать, Салимьян? Свой ум в чужую голову не вложишь. Видно, пора мне идти.

Зайнулла. Нет, постой, постой. Как же ты пропустишь такой момент? Ведь я его всю жизнь ждал! Сиди, вот смотри, сейчас дверь откроется и сюда войдут за мной…

Сцена девятая

Входит Юлдаш. Это потрепанный жизнь человек, хотя еще и относительно молодой.

Юлдаш. Здравствуйте, Ахмадуллин здесь живет?

Зайнулла. Что за черт!

Юлдаш. Я не черт, я журналист! Зовут меня Юлдаш! Просто Юлдаш!

Зайнулла. Один черт!

Варакия. Здесь, здесь, вот он.

Юлдаш (радостно). Василий Михайлович?

Вафа. Нет, меня зовут Вафа Мустафович.

Юлдаш (страшно разочарованно). Эх, опять ошибка. Где же я его найду! Последняя была моя надежда.

Варакия. Сынок, ты садись с нами, чайку попей, да и расскажи, что за Василия ты ищешь да к тому же Ахмадуллина. Может, мы его знаем.

Юлдаш. А что остается делать? Сяду. Расскажу. (садится за стол, прихлебывает чай). Эх, вижу я, как люди вместе, всей семьей, дружно чай пьют, разговаривают, а мне податься некуда, не с кем вот так посидеть, поговорить…

Салимьян. Не прибедняйся, солдат, не строй из себя казанскую сироту. Расскажи, кто такой, что забыл в наших краях.

Юлдаш. Юлдаш меня зовут, детдомовский я, бывший журналист.

Салимьян. Тебе уже за тридцать, какой- же ты детдомовский? У тебя свой дом небось есть? И журналист разве бывшим бывает? Он же как шпион, никогда на пенсию не выходит.

Варакия. К нам журналист на ферму приезжал, с начальством. Такой важный и еще фотоаппарат у него был такой (показывает).

Юлдаш. Эх! (вздыхает). Ездил бы я с начальством… как бы так было оно, бродил бы я по свету… Привык с детства выпрашивать свой кусок хлеба, вот и бью на жалость, что, мол, детдомовский. Все у меня было хорошо, школу кончил, в БГУ учился на журфаке, потом в газете работал, может, слыхали, “Лучшие преступления” называется?

Варакия. Ой, ой, какая страшная газета. В нее даже валенки заворачивать страшно!

Юлдаш. А я-то думал, что мне повезло. Подсказать некому было, никого не знал в городе. Работал, старался. Однажды позвонили мне. Такой голос мрачный, я думал, что с того света звонят. Я, говорит, Шаляпин! Я перетрусил, думаю, точно, певец с того света звонит! Как там, говорю, у вас в раю? Сами поете? Или больше ангелов слушаете? Он засмеялся и отвечает, я вор в законе, Шаляпин — это моя кличка. А тебе звоню, говорит, потому что благодарность хочу объявить. Вот ты честный человек, ничего лишнего не припишешь, как было, так и есть. Я ведь по твоим статья проверяю, как мои подопечные работают и сколько денег они украли. Они же, собаки, все норовят утаить трудовую копейку, а ты, значит, на чистую воду их выводишь. Так что спасибо тебе за труды, получи в подарок “Мерседес”. Он, правда, подержанный, но тоже хороший.