Живой обелиск - [9]

Автобус, фыркая, точно загнанный конь, идет на подъем. Впереди вырастает склон горы с извилистой дорогой, по которой машины ползут как пауки.

— Смотри, какая синяя мгла над аулом Хашми! — говорит Заур и кивает в сторону Иорской долины. — Как вуаль!

Прозрачно-синяя пелена дыма, застывшая в безветрии над аулом, тянулась до самой речной долины. Дальше, ближе к лесистым склонам, она сливалась с небесной синью.

В Уджарме, воспользовавшись моментом, я вместе с пассажирами сошел с автобуса. Заур подбежал ко мне:

— Эй, Астаноглы, куда ты? Еще не приехали!

— Неужели я не знаю, где мой родной аул? Прогуляемся до Уалхоха пешком, ничего с нами не случится, — предложил я.

— А работа? — заорал он на всю округу.

— Проветри мозги, Эрнесто! Это полезно и тебе, и твоей работе.

— Наверное, у тебя еще остались в кармане камушки и ты хочешь их бросить со старой башни Горгасали в воды Иори! — гнался за мной Заур. — Послушай, давай остановим попутную машину, а то будем плестись до Уалхоха целую неделю!

Я не ответил. Юркнув в проем древней башни, я кинулся к узкой лестнице, ведущей на второй ярус, а оттуда — к вершине цитадели. Пахнущий сыростью и гнилью воздух сдавил мне дыхание. На скользких ступеньках тупо отдавался стук кирзовых сапог запыхавшегося Заура. В щелях и тоннелях под цитаделью мы с Зауром лазили не раз, но главный, идущий от основания крепости до реки Иори проем теперь был замурован. О нем рассказывали разное. Одни говорили, что по этому тоннелю в тяжелый год осажденные добирались до реки и приносили защитникам крепости воду. Другие утверждали, что в полночь видели призраки погибших, вереницей бегущих с горящими факелами по той узкой лестнице, по которой сейчас за мной поднимался Заур. На втором полуразрушенном ярусе они будто бы собирались в круг и устраивали страшные пляски. Под стенами старой Уджармы мы с Зауром провели несколько летних ночей, но не видели ни горящих факелов, ни беззвучных оргий погибших.

Уцелевшая от нашествия башня гордо взирает на серовато-коричневые скалы, громоздящиеся вокруг. Отсюда как на ладони видна серебристая лента Иори, извивающаяся от Бочормы до самого Хашми. Местами реку стискивают зеленые мохнатые горы, но она пробивается и мчится своей вечной дорогой.

Заур сердится и что-то бубнит в темноте, но меня заворожила вершина старой башни. Я не могу оторвать глаз от замурованного тоннеля, в конце которого журчит река.

— Ого-го-го! — кричит вышедший на террасу Заур.

Протяжное эхо клином врезается в нежное журчание реки.

II. ХАДО

Заур поднял руку, и старый самосвал, ползущий на подъем со стоном, остановился перед ним как вкопанный. Из кабины высунулась рыжая голова с папиросой в зубах.

— Инженер! — вскрикнул шофер от радости. — Здравствуй, Заур!

— С благополучным возвращением, Хадо! — задумчивое лицо Заура осветила грустная улыбка.

«Так это же Хадо! — застучало у меня в висках. — Вот она, наша легкая грусть, без которой мы не можем жить! Наше детство, наше прошлое. А я отсутствовал так долго, что меня не узнало мое детство, моя грусть… Да и я не узнал…»

Хадо, отстрельнув щелчком окурок, вежливо поклонился мне:

— Салам вам, дорогой гость!

— Салам, Хадо!

— Ты что, не узнал нашего Миху? — изумился Заур.

У Хадо вспыхнули глаза. Схватив меня в охапку, он закричал на все Иорское ущелье:

— Миха! Вспомнил о родном ауле!

Как он вырос, этот мальчишка, рыдавший в детстве над пустой могилой погибшего на фронте дяди Заура — Гарси! Мне стало очень горько, что мы не узнали друг друга.

— А что вы тут делаете, у стен старой Уджармы? — спохватился Хадо.

— Спроси вот этого чудака! — кивнул на меня Заур.

— Едем! — гикнул Хадо, и за его рыжей головой захлопнулась дверь кабины. Заур хотел прыгнуть в кузов, но шофер распахнул правую дверцу. — Для старой машины, похороненной дядей Леуаном заживо, это будет честью!

— А не стесним?.. — спросил я.

— Какое там! У меня за эту длинную дорогу от молчания язык покрылся мхом. Теперь будет с кем поговорить!

— Ты левачил, Хадо?

— Ха-ха-ха! — расхохотался во весь голос Хадо. — Левачил! Это ты слова дядюшки Леуана повторяешь, Заур?

— Шучу… — запнулся Заур. — А вообще-то ты герой, Хадо! — вдруг словно отрубил он.

Я сидел между ними и молча слушал обрывки фраз, значение которых мне было непонятно.

— Никакой я не герой, Заур! Я обыкновенный шофер и не люблю переливать из пустого в порожнее… А еду я в Телави, надо выполнить кое-какие поручения наших чабанов.

— Тогда высадишь нас у поворота.

— Как — у поворота? Оставить вас на полпути? Че-пу-ха! — посасывая папироску, сказал Хадо.

Временами черной от въевшегося мазута рукой он поглаживал покатую дугу руля, как мать, ласкающая дитя, и резким взмахом головы откидывал свисавшие на лоб рыжие пряди.

— Значит, говоришь, ты предложил уважаемому председателю Леуану ехать в кузове твоего самосвала? — смеялся до кашля Заур, слушая шофера.

— Предложил…

— Расскажи, почему он пристал к тебе?

Открытое веснушчатое лицо Хадо слегка побелело, и, чтоб не выдать огорчения, он выглянул из бокового окна. Сдавленно, вполголоса напел мотив песни о герое Чермене и, откинув непокорный рыжий чуб со лба, кашлянул.