Живой обелиск - [9]
Автобус, фыркая, точно загнанный конь, идет на подъем. Впереди вырастает склон горы с извилистой дорогой, по которой машины ползут как пауки.
— Смотри, какая синяя мгла над аулом Хашми! — говорит Заур и кивает в сторону Иорской долины. — Как вуаль!
Прозрачно-синяя пелена дыма, застывшая в безветрии над аулом, тянулась до самой речной долины. Дальше, ближе к лесистым склонам, она сливалась с небесной синью.
В Уджарме, воспользовавшись моментом, я вместе с пассажирами сошел с автобуса. Заур подбежал ко мне:
— Эй, Астаноглы, куда ты? Еще не приехали!
— Неужели я не знаю, где мой родной аул? Прогуляемся до Уалхоха пешком, ничего с нами не случится, — предложил я.
— А работа? — заорал он на всю округу.
— Проветри мозги, Эрнесто! Это полезно и тебе, и твоей работе.
— Наверное, у тебя еще остались в кармане камушки и ты хочешь их бросить со старой башни Горгасали в воды Иори! — гнался за мной Заур. — Послушай, давай остановим попутную машину, а то будем плестись до Уалхоха целую неделю!
Я не ответил. Юркнув в проем древней башни, я кинулся к узкой лестнице, ведущей на второй ярус, а оттуда — к вершине цитадели. Пахнущий сыростью и гнилью воздух сдавил мне дыхание. На скользких ступеньках тупо отдавался стук кирзовых сапог запыхавшегося Заура. В щелях и тоннелях под цитаделью мы с Зауром лазили не раз, но главный, идущий от основания крепости до реки Иори проем теперь был замурован. О нем рассказывали разное. Одни говорили, что по этому тоннелю в тяжелый год осажденные добирались до реки и приносили защитникам крепости воду. Другие утверждали, что в полночь видели призраки погибших, вереницей бегущих с горящими факелами по той узкой лестнице, по которой сейчас за мной поднимался Заур. На втором полуразрушенном ярусе они будто бы собирались в круг и устраивали страшные пляски. Под стенами старой Уджармы мы с Зауром провели несколько летних ночей, но не видели ни горящих факелов, ни беззвучных оргий погибших.
Уцелевшая от нашествия башня гордо взирает на серовато-коричневые скалы, громоздящиеся вокруг. Отсюда как на ладони видна серебристая лента Иори, извивающаяся от Бочормы до самого Хашми. Местами реку стискивают зеленые мохнатые горы, но она пробивается и мчится своей вечной дорогой.
Заур сердится и что-то бубнит в темноте, но меня заворожила вершина старой башни. Я не могу оторвать глаз от замурованного тоннеля, в конце которого журчит река.
— Ого-го-го! — кричит вышедший на террасу Заур.
Протяжное эхо клином врезается в нежное журчание реки.
II. ХАДО
Заур поднял руку, и старый самосвал, ползущий на подъем со стоном, остановился перед ним как вкопанный. Из кабины высунулась рыжая голова с папиросой в зубах.
— Инженер! — вскрикнул шофер от радости. — Здравствуй, Заур!
— С благополучным возвращением, Хадо! — задумчивое лицо Заура осветила грустная улыбка.
«Так это же Хадо! — застучало у меня в висках. — Вот она, наша легкая грусть, без которой мы не можем жить! Наше детство, наше прошлое. А я отсутствовал так долго, что меня не узнало мое детство, моя грусть… Да и я не узнал…»
Хадо, отстрельнув щелчком окурок, вежливо поклонился мне:
— Салам вам, дорогой гость!
— Салам, Хадо!
— Ты что, не узнал нашего Миху? — изумился Заур.
У Хадо вспыхнули глаза. Схватив меня в охапку, он закричал на все Иорское ущелье:
— Миха! Вспомнил о родном ауле!
Как он вырос, этот мальчишка, рыдавший в детстве над пустой могилой погибшего на фронте дяди Заура — Гарси! Мне стало очень горько, что мы не узнали друг друга.
— А что вы тут делаете, у стен старой Уджармы? — спохватился Хадо.
— Спроси вот этого чудака! — кивнул на меня Заур.
— Едем! — гикнул Хадо, и за его рыжей головой захлопнулась дверь кабины. Заур хотел прыгнуть в кузов, но шофер распахнул правую дверцу. — Для старой машины, похороненной дядей Леуаном заживо, это будет честью!
— А не стесним?.. — спросил я.
— Какое там! У меня за эту длинную дорогу от молчания язык покрылся мхом. Теперь будет с кем поговорить!
— Ты левачил, Хадо?
— Ха-ха-ха! — расхохотался во весь голос Хадо. — Левачил! Это ты слова дядюшки Леуана повторяешь, Заур?
— Шучу… — запнулся Заур. — А вообще-то ты герой, Хадо! — вдруг словно отрубил он.
Я сидел между ними и молча слушал обрывки фраз, значение которых мне было непонятно.
— Никакой я не герой, Заур! Я обыкновенный шофер и не люблю переливать из пустого в порожнее… А еду я в Телави, надо выполнить кое-какие поручения наших чабанов.
— Тогда высадишь нас у поворота.
— Как — у поворота? Оставить вас на полпути? Че-пу-ха! — посасывая папироску, сказал Хадо.
Временами черной от въевшегося мазута рукой он поглаживал покатую дугу руля, как мать, ласкающая дитя, и резким взмахом головы откидывал свисавшие на лоб рыжие пряди.
— Значит, говоришь, ты предложил уважаемому председателю Леуану ехать в кузове твоего самосвала? — смеялся до кашля Заур, слушая шофера.
— Предложил…
— Расскажи, почему он пристал к тебе?
Открытое веснушчатое лицо Хадо слегка побелело, и, чтоб не выдать огорчения, он выглянул из бокового окна. Сдавленно, вполголоса напел мотив песни о герое Чермене и, откинув непокорный рыжий чуб со лба, кашлянул.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.