Живой обелиск - [17]

Хамыцу поднесли вино, но тот оттолкнул полный рог и выплеснул содержимое в Таймураза. Асинет вскрикнула.

«Не бойся, крошка! Хамыц за тебя голову сложит!.. Лишь бы тебе было спокойно. Но я не пойму: этот мелюзга брат тебе или… жених?» — процедил он сквозь сжатые зубы.

«Убирайтесь вон!» — крикнул Таймураз.

Подручный Хамыца, стоявший справа, вцепился в Таймураза. Таймураз схватил его за руку и сильным ударом свалил на пол. Крик женщин и звон разбитой посуды мгновенно отрезвили пьяного Хамыца. Он хотел было прыгнуть на Таймураза, но его остановил окрик: «Хамыц!»

Он оглянулся. Перед ним стоял Хадо. Хамыц пошел на него, но Хадо ударом в переносицу отшвырнул пьяного. Хамыц подскочил пружиной, в руках блеснул нож. Таймураз бросился на Хамыца, но тот, опередив его, взмахнул рукой… Хадо почувствовал тихий, совсем тихий толчок в левый бок и холодное скольжение острия ножа по ребру. Закачалась под ногами земля, расплылась физиономия Хамыца, занесшего второй раз окровавленный нож.

«Брось нож, Хамыц!..» — успел он прохрипеть и рухнул на пол.

Хамыц, воспользовавшись замешательством, выпрыгнул в окно и скрылся в темноте. Все кинулись к раненому, а тем временем улизнул и второй подручный Хамыца, очнувшийся от удара Таймураза.

На груди у Хадо зияла маленькая, как птичий глаз, рана. Он зажимал ее рукой и шептал:

«Таму! Береги Аси… он напрасно прикидывался пьяным… он пойдет на все!»

Слезы Асинет капали на грудь Хадо, который зачарованно улыбался. Хадо еще не знал, что острие ножа проскользнуло мимо сердца и рана была не смертельна. Он радовался, что Асинет, его подружка Асинет, была сейчас так близка ему, как никогда.

«Аси! Не плачь… от этой царапины Хадо не умрет!» — прошептал он.

V. АСИНЕТ, БИБО И СТАРЫЙ ДУБ

Мне снилось, будто тряслась земля и я погружался в кипящую лаву, которая почему-то жгла мне только щеки. Я проснулся от собственного крика. Надо мной стоял Заур. Он изо всех сил тряс мое плечо:

— Вставай, Миха, спасение пришло!

— Откуда?.. Вся земля кипит… Лава, — забормотал я в полусне.

— Какая лава, Миха!.. Спасение пришло! Слышишь грохот? — крикнул мне в ухо Заур и выбежал во двор.

Я приподнялся, прислушался. В комнату врывался рев экскаватора. Забыв поздороваться с бабушкой Кудухон, наспех одевшись и причесавшись, я ринулся за Зауром.

Проснувшаяся от краткого ночного забвенья Иально ослепительно сияла. Заур шел впереди быстрым шагом. «Вставай, Миха, спасение пришло!» Вот оно — спасение! Сидевшая за рычагами девушка с красной повязкой на голове рвала ковшом экскаватора землю с корнями дуба.

— Эй, отец, посторонись! Дай мне сразиться с зачарованной башней, о стены которой крошились наши копья! — полушутя крикнула Асинет старому Бибо, прислонившемуся спиной к стволу дуба.

«Значит, она решилась и начала свое дело без Хадо», — подумал я.

Старый Бибо не просто стоял, он точно защищал собой дуб, обреченный на казнь. Так мне показалось в ту минуту. Он растерянно озирался, словно искал оружие против грозной силы.

— Стой! — подняв посох, крикнул он. — Останови! — Его слова терялись в грохоте машины.

Заур застыл на месте. Радость его сменилась смятением. Будто его настигла беда, подстерегавшая давно. Старый Бибо, запрокинувший голову, еле держался на ногах. Асинет бросила экскаватор с поднятым ковшом и кинулась к старику, вцепившемуся в ствол дерева руками.

— Дада, у тебя болит что-нибудь? — спросила она.

— Болит, говоришь? — переспросил Бибо. — Болит, доченька, болит!.. Да перейдут ко мне твои недуги!

— Где у тебя болит, дада?

— Вот тут болит, доченька, — очертил он кружок вокруг сердца.

— Не бойся, дада! — она обняла старого Бибо и нежно потянула его к хадзару. — Я сейчас же уложу тебя в постель, укутаю хорошенько, и все пройдет.

— Постой, доченька! — Он высвободил руку, посмотрел в упор на Асинет. — Помнишь, вы с Таму рассказывали мне о французе… о большом человеке, которого казнили в день его рождения?

— Помню, дада!

— Ему отсекли голову каким-то странным фаринком[15], и весь народ его оплакивал, потому что человека казнили в день его рождения!.. — Бибо кивком головы указал на мозолистый ствол дуба и еле выговорил: — Через три дня день рождения моего ардхорда[16].

— Успокойся, дада!

— Когда вы с. Зауром, Хадо и Таму начали строить дорогу, я чувствовал, что нам не миновать страшного дня, но у нас не оказалось мужества того большого человека. Видишь, доченька, как больно всем стало, когда ты начала кромсать корни…

— Не говори так, дада!

— Да, да, доченька! Я знал, что ты оттягиваешь это, но сегодня уже не стерпела, потому что ушел сын Кимыца Хадо и ты боишься, чтоб не сбежал от капризов старого Бибо и Заур…

Заур жевал капроновую бечевку своей шляпы. Я не удержался и подошел ближе. Старик гладил зарубки на стволе дерева. Перед моими глазами запестрели какие-то желтые круги. Похожие на летящих журавлей, две вереницы старых зарубок напоминали и кровоточащие раны. Бибо положил левую руку на самую верхнюю рану и, пересчитывая зарубки, опускал ее.

— Легко ли носить на теле столько ран, доченька!

— Дада!

— Потерпи, доченька, не убивай!.. Сначала уйду я!

— Не нужно, дада! — попросила Асинет.