Живой обелиск - [12]

Я увидел, что конец новой дороги упирался, как острие стрелы, в мозолистый ствол старого дуба. Заглохший экскаватор, вонзивший зубцы ковша в корни обреченного дерева, неподправленные бугры земли создавали тягостное впечатление. Хадо застыл в молчании перед этой картиной.

Старый дуб простирал ветви к находящемуся поодаль маленькому деревянному хадзару, будто хотел обнять и защитить висящее, как гнездо, одинокое жилище человека. Внезапно обрушившаяся стихия вырвала почву и обнажив половину мощных корней дерева, спустила их вместе с оползнем под откос. Под самыми обнаженными корнями пробивался родник, прохладный и чистый, точно глаз джейрана. «Тот, кто не пил родниковой воды, не познал высокой благодати природы», — услышал я голос Заура.

Я хотел припасть губами к гладкой поверхности воды, где, отражаясь, плыли легкие облака, но не мог оторвать глаз от необъятной синевы небес и шепчущихся в ней листьев дуба, боялся потревожить спокойствие застывшей глади, так сказочно отражающей мир.

«Тинг-танг-тонг! Тинг-танг-тонг!» — слышно было сердцебиение старого дуба.

— Что ты там видишь, Астаноглы?

Голос Заура будто за тридевять земель… На небосклоне с запада на восток серовато-белые облака преграждают путь солнцу. Лысая вершина Иально купается в золотистых лучах. Прямо надо мной… то есть подо мной, кружится вихрь мошкары. Рядом, вверх ногами, перетянутая солдатским ремнем фигура моего друга. Я смотрел на мелкие кружочки капель, падающих с обнаженных корней дуба, пока в прозрачном струящемся зеркальце родника не увидел еще одно отражение — словно статуя на высоком постаменте стояла девушка. Левой рукой она держала кувшин, правой — завивала конец свисающей на грудь черной косы. Накинь на нее шелковую накидку — и она будет похожа на дельфийскую сивиллу! Откуда взялась эта лесная Диана?

Я припал к воде, но уже не знал, хотел ли утолить жажду, или же достать губами сивиллу, стоящую надо мной.

В прозрачный глазок родника упал камушек.

— Добрый день, Асинет! — донесся голос Заура.

— А, Заур, с благополучным возвращением! — зашевелились губы Дианы.

— Спасибо, Асинет, да только мало утешительного в моем возвращении… — Голос Заура был приглушенным.

Подошел Хадо, довольный, что ремонт машины обошелся без особых хлопот.

— Здравствуй, чызгай![11] — крикнул он бодро.

— Хадо! — радостно воскликнула Асинет. — Вернулся из Кизляра? Извини, не заметила тебя с твоим Росинантом!

Хадо нахмурился.

— Чего ты обижаешься, Росинант — конь коней!

— Вы с дядей Леуаном, наверное, одним миром мазаны! Не всем же сидеть вот на таких уаигах! — Указал он на заглохший экскаватор, — Росинант-то не мой, а колхозный!

Асинет заморгала длинными ресницами, в ее бездонных глазах блеснули слезы. Хадо растерялся.

— Аси, прости! Я не то хотел сказать.

— А мне у кого просить прощения? У тебя или у него? — показала она рукой куда-то вдаль, где сквозь мелкий кустарник виднелись железные решетки кладбища.

Взмахом головы она перекинула косу на спину, молча спустилась по крутой тропинке и погрузила кувшин в прозрачный родник. Хадо и Заур стояли в стороне. Незнакомая девушка опять замкнула зачарованный круг.

Хадо завел наконец свою развалину. Встрепенувшаяся на шум стартера Асинет подбежала к нему:

— Куда ты, Хадо?

— В Телави, по поручению чабанов.

— Хадо, я же знаю, никакого поручения тебе не давали! Не уезжай, не бросай меня одну! — умоляла она.

— Я быстро вернусь, Аси!

— Струсил? Спасаешься бегством? — почти крикнула она. — Выждешь в Телави, пока мы с Зауром казним дуб, и вернешься! Струсил! Струсил! Струсил!

Я видел, как Хадо зажмурился и как его рыжая голова упала на руль. Потом он нажал акселератор, чтоб оглушительным зудом мотора перекрыть крик Асинет. Не глядя ни на дорогу, ни на девушку, он высунул левую руку из окна и, отстранив Асинет, тихо двинул машину.

— Я быстро, Аси! — блеснули из окна зубы Хадо, и машина, оставляя за собой клубящуюся пыль, скрылась за поворотом.

Асинет поставила полный кувшин на плечо и как потерянная, пошла домой. Видимо, на полпути она вспомнила о нас, обернулась:

— Заур, дада ждет не дождется тебя. Заходите к нам в хадзар! — сказала она и пошла навстречу старику, вышедшему из сакли.

Старик, приложив ладонь ко лбу, оглянулся вокруг.

— Аси, доченька, где ты?

— Иду, иду, дада! Вернулся из Калака[12] Заур, потому и задержалась.

— Заур вернулся, говоришь? Да хранит его святой Уастырджи! А кто это с Зауром?

— Это гость из Калака…

— Слава создателю! А где Хадо, почему он не показался старому Бибо?

— Он спешил в Телави… по поручению чабанов.

Старик шел, постукивая посохом, в своей неизменной черной черкеске с незастегнутыми застежками, в ноговицах, подтянутых ниже колен ремешками, в мягких чувяках.

— Добрый день, дедушка! — приветствовал Заур старика. — А это сын нашего Кудзага Цандиаты.

— Сын Кудзага? — насторожился старик. — Не Миха ли? Спасибо, что вспомнил о своих, сынок! — обнял он меня. — Жаль Кудзага, ему бы еще жить да жить! Джугели[13] придавил нас к Кавказским горам, но твой отец никогда не расставался со своими шутками и прибаутками! С ними и умирать легко… Спасибо, сынок, как будто самого Кудзага увидел после долгой разлуки! Не забывай о нас, а то, чего доброго, свои не узнают.