Живой мост - [42]

Снаружи по узким улочкам метался холодный ветер. В воздухе кружились поблекшие листья, мелкие щепки, обрывки бумаги; их несло вдоль заборов, прижимало к стенам домов. Потом задувало с другой стороны, и весь мусор устремлялся на соседнюю улицу, чтобы через несколько минут вернуться обратно или перекочевать дальше…

Хотя время было не позднее — едва перевалило за восемь, — если бы не шумные порывы ветра да выстрелы, которые изредка доносились с иорданской стороны, деревня бы уже уснула…

Прежде чем войти в дом племянницы, Абу Халиль долго колебался. Этой ночью могло решиться многое. В памяти возникла знакомая картина. Жена положила в очаг дрова, затопила его. Угли она взяла из кухонной печи, где днем пекла хлеба. Подрумяненные, они лежат теперь на столе. В комнате тепло, располагает к лени. Если сейчас вернуться, жена спросит: «Ты был у Рабийи?» — «Да, положение у нее неважное!» Он тряхнет головой, так что кепка сдвинется на лоб. «Расскажи подробней!» — попросит жена.

Абу Халиль отогнал назойливые мысли и, стоя на ступеньках, поежился: «Постучу! Скоро девять, после девяти находиться на улице запрещено!»

Темный переулок пустынен. На углу, свернувшись, лежит собака. Не шевелясь, будто неживая…

Абу Халиль вошел в дом племянницы и, как всегда, вместо принятого «разрешите?» высоким голосом сказал:

— Клянусь аллахом, вот и я!

Муж Рабийи Махмуд ничего не ответил. Он сидел возле очага и кочергой помешивал угли, постепенно отодвигая их к дальней стенке. Во рту торчала сигарета.

Абу Халиль снял плащ.

— Ну как, ей получше?

Вместо ответа Махмуд бросил взгляд на кровать, будто сказал: «Взгляни сам!»

Только дети по‑иному отнеслись к приходу Абу Халиля. Суада, Джамиля и Хадер тотчас узнали голос дедушки. Девочки уже легли спать — отец требовал, чтобы они ложились пораньше. Хадер был на особом положении: ему всего три с небольшим, но за ребенка его уже не считают — мальчик, мужчина! Пользуясь этим, он, несмотря на поздний час, продолжал играть. Когда вошел Абу Халиль, Суада сбросила с головы одеяло и толкнула локтем сестру. Все трое любили дедушку. Да и как его не любить — он знает интересные сказки: «Хитрый Хасан», «Лейла и злой волк», «Мышонок». Вот и сегодня обязательно что-нибудь расскажет!

— В комнате что-то холодно… Махмуд, поправь одеяло! — послышался слабый голос Рабийи.

Махмуд хотел возразить — нагретый воздух дрожал от жара, в очаге гуляли синие огоньки, — но воздержался и, подойдя к кровати, тщательно расправил сбившееся одеяло, подоткнул его под бока больной.

Повернув голову, Рабийя увидела, какой радостью светятся глаза детей, поняла причину и сама, невольно обрадовавшись, попросила:

— Дядюшка, расскажи что-нибудь малышам!

Слова прозвучали, как звон колокольчика в конце утомительного урока: девочки соскочили на пол, бросились к дедушке, уцепились — одна за левую руку, другая — за правую, а Хадер, подойдя, уперся ему прямо в колени.

— Расскажи, дедушка!

— Расскажи!

— Уважь их просьбу! — сказал Махмуд.

Рабийя тотчас повторила слова мужа:

— Уважь их просьбу! Это как бы мое завещание — не забывай о детях! Когда я умру, рассказывай им сказки, хоть изредка!

Абу Халиль взглянул на племянницу, подбодрил ее:

— Ну, ну! Рановато о смерти‑то…

Но на душе у него было тоскливо — Рабийя выглядела очень плохо. Он быстро уложил малышей в постель, закутал.

— Ладно! Если они потом сразу уснут, так и быть, расскажу.

И он начал тихо — тихо:

— Жила — была маленькая Лейла, а рядом, в лесу, злой волк…

Несколькими годами раньше, когда у Рабийи еще не было сына, она как-то слышала эту сказку. Дядюшка рассказывал ее девочкам. И вот теперь снова та же сказка. Будто ничего не изменилось. Так ли?

Она отвела взгляд, устремила его в потолок. На лбу выступили капельки холодного пота.

В голосе дяди чудился другой, хорошо знакомый голос. Темная ночь… По тайной тропе идет отец. Надоело ему на чужбине, хочется пожить в родных краях, в родной деревне, там, где прошло детство, молодые годы, осталась дочь. Пролегла между ними граница…

Перед глазами Рабийи, словно из тумана, вынырнул образ Абу Халиля. Движения рук напоминают отца — он точно так жестикулировал, когда, много лет тому назад, рассказывал ей, тогда еще маленькой девочке, какую-нибудь занимательную историю. Она закусила губы. По ввалившимся щекам скатилось несколько слезинок.

Не удалось отцу перейти через границу — схватили солдаты. Не пощадили старика, отправили в тюрьму, заковали руки в кандалы. Его руки, руки, которые месили глину, укладывали ее в деревянные формы, затем выставляли формы на солнце и, когда глина высыхала, из кирпичей строили дом. Дом, в котором она сейчас живет!

Рабийя хотела что-то спросить и не смогла — слова застревали в горле, будто камни.

Дети уснули. Монотонный голос Абу Халиля оборвался. Он встал, приблизился к племяннице, погладил холодную руку:

— Рабийя!

— Что, дядюшка?

— Крепись! Не позже чем завтра, если тебе станет полегче, увидишь мать!

Услышав слова Абу Халиля, Махмуд обрадовался: «Свидание поможет ей, как целительный бальзам!» Закашлявшись, он взглянул на жену — в ее глазах не было надежды.

— Хвала аллаху! — продолжал Абу Халиль. — Власти разрешили встречу. Лишь бы на границе было спокойно. Только было бы спокойно…